Как характеризуют хлестакова его монологи в явлениях 3 и 5? что мы узнаём об истинной сущности хлестакова из монолога осипа в явлении 1? в действие 2! ,
В «Ревизоре» об истинной сущности Хлестакова мы также узнаём от его лакея. Осипа, когда тот произносит свой монолог про «кеятры» (комнатка Хлестакова не предусматривает лакейской, но в момент произнесения речи Осип единолично владеет сценическим пространством) . Лакейская у Гоголя становится местом, куда «выносится» искреннее повествование о действительном положении дел. Хлестаков бездумно стремится напустить пыль в глаза окружающим. Хлестаков хотя и волочится то за Анной Андреевной, то за Марьей Антоновной, но делает это совершенно бездумно, а в итоге вообще преспокойно уезжает, забыв об обеих. Много схожего у таких героев гоголевских пьес, как Хлестаков и Кочкарев: их бездумный, неосознанный напор, запальчивость, эмоциональность, «лёгкость в мыслях» . Вспомним слова Гоголя: «Всякий хоть на минуту, если не на несколько минут, делался или делается Хлестаковым, но натурально, в этом не хочет только признаться» (4, 101). Всякий из нас - включая и самого автора. Монолог Осипа и сцены в гостинице раскрывают облик Хлестакова в «естественной» , так сказать, обстановке. Обращаемся к чтению монолога Осипа (1-е явление 2-го действия) и работе над «партитурой чувств» к нему. Монолог Осипа занимает значительное место в комедии. Именно в нем возникают перед зрителем некоторые стороны петербургской жизни, порождением которых был Хлестаков. Роскошная жизнь столицы, праздность богатых петербуржцев, не стесненных исполнением служебных обязанностей, возбуждают желание пожить широко, не заботясь о средствах. Осип сообщает зрителю, что Хлестаков не ревизор, а «елистратишка простой» , и это придает всему дальнейшему действию острокомическую окраску. Внимательному читателю и зрителю еще в 1-м действии показались сомнительными «аргументы» Бобчинского и Добчинского, признавших в Хлестакове ревизора. Теперь истинное лицо Хлестакова известно зрителю, но только зрителю, и потому нелепость действий и речей чиновников становится особенно комичной. С досадой произносит Осип первые реплики своего монолога. Он как бы жалуется зрителю на незадачливого хозяина, из-за которого слуга должен испытывать голод и унижение. Раздраженно и ворчливо повествует Осип о Хлестакове. Но когда он вспомнил деревню, где можно весь век лежать на полатях и есть пироги, интонация его меняется, она делается мечтательно-напевной. Однако и к Петербургу Осип не питает антипатии. Рассказывая о «деликатных разговорах» и «галантерейном обхождении» петербуржцев, Осип все более одушевляется и доходит почти до восторга. Воспоминание о хозяине делает его снова озабоченным и сердитым, и он начинает читать Хлестакову мораль. Комизм ситуации очевиден: Хлестакова ведь в комнате нет. Осип сам в конце концов понимает бесполезность своих поучений, обращенных к отсутствующему лицу, и тон его становится грустным, даже тоскливым: «Ах, Боже ты мой, хоть бы какие-нибудь щи! Кажись бы, теперь весь свет съел». Появление Хлестакова, его монологи, сцены с Осипом, со слугой позволяют ученикам заметить в Хлестакове странную смесь нищенства и барского высокомерия, бес и самоуверенной презрительности, легкомыслия и требовательности, обходительной любезности и наглости. Сочетание противоположных качеств, уживающихся в Хлестакове, делает его лицом комическим. Хлестаков еще глупее, чем чиновники, но он не претендует на глубокомыслие. Чиновники хотят удержать свои привилегии, которыми пользуются спокойно, с сознанием «права» . Хлестаков лишь хотел бы пользоваться привилегиями, но он требует почтения не к чину, а к своим петербургским достоинствам.
В разных своих жанрах – календарно-обрядовой поэзии, эпическом творчестве (былины, сказки) , несказочной прозе (предания, легенды) , исторических и лирических песнях, малых жанрах (пословицы, поговорки, загадки) фольклор входит в русскую литературу.
В народных сказках и произведениях древней литературы проявляется общность сюжетов (бой с двенадцатиголовым змеем Ивана царевну, в сказке «Два Ивана – солдатских сына» повторяется в предании «Чудо Георгия со змеем») .
Уже в древнерусской литературе ощущается тесная связь с фольклором. Фольклорные жанры многообразно входили в древнерусскую литературу. Исторические предания, героические сказания, песни о воинских походах нашли отражение в произведениях древнерусской литературы и ее образной системе. Образы многих литературных героев близки былинным. Они наделены богатырскими чертами, их величие гиперболизировано. Враги напоминают сказочных чудовищ, персонажей сказочных темных сил, врагов-великанов. Действия героев, их борьба с противниками близки по описанию былинным и сказочным героям. Русские богатыри – Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович соотнесены с героями древней литературы: Никитой Кожемякой, Пересветом и Ослабя. Описание вражеской силы (движение несметных сил половцев) в «Слове о полку Игореве» напоминает изображение врага в былине «Илья и Соловей-разбойник» («у того ли города Чернигова нагнано-то силушки черным-черно») .
Для древнерусской литературы, как и для сказки, характерно перевоплощение-оборотничество героев, использование повторов, символов, иносказательной речи персонажей, перенесение в литературу из фольклора таких народно-поэтических элементов, как постоянные эпитеты (черна земля, зелена трава, сине море, борзый конь и т. п.) . И в былине, и в литературе действие чаще всего происходит в Киеве. События, образы, природа в древней литературе напоминают фольклорные. Здесь также звери и птицы (вой волков и лай лисиц, клекот орлов, черные тучи, идущие с моря) , народно-поэтические символы (кукушка, соловей) . Женские образы в древней литературе – Ярославна, Ксения, княгиня Ольга, Феврония – близки к сказочным мудрым девам (Василиса Премудрая, Марья Моревна) , песенному фольклору (Авдотья Рязаночка) . И в древней литературе, и в сказке используются одинаковые изобразительные средства, олицетворяющие природу (светлое-пресветлое солнце, Днепр-Словутич, ветер-ветрило) и художественные элементы, в частности повтор. Сам жанр плача, столь характерный для древнерусской литературы, является фольклорным жанром.
Вологодское кружево - особенное явление в народном искусстве Русского Севера. Богатство и разнообразие узоров, чистота линий, мерные ритмы орнаментов, высокое мастерство - таково его художественное своеобразие. О вологодском кружеве сложены стихи и песни, созданы фильмы, выпущены красочные буклеты. Вологодское кружево известно по всему миру, долгое время оно олицетворяло славу русского кружева.
Слово «кружево» происходит от «окружать» , украшать нарядной отделкой края одежды и других предметов из тканей. Кружевоплетение было известно на Руси издавна. Им занимались женщины всех сословий. Платье царей, князей и бояр украшало кружево из золотных, серебряных и шелковых нитей; в народной одежде использовалось кружево из льняной пряжи, а с конца XIX века - из хлопчатобумажных нитей.
Художественные особенности вологодского кружева сложились уже в XVII-XVIII веках. До XIX века кружевоплетение имело характер домашнего художественного ремесла. В 20-х годах XIX века в окрестностях Вологды была основана кружевная фабрика, на которой работали десятки крепостных девушек-кружевниц. В середине XIX века кружевоплетение на вологодской земле превратилось в промысел, которым занимались тысячи мастериц в разных уездах. Особенно это ремесло было развито на территории Вологодского, Кадниковского и Грязовецкого уездов. В каждом из них сложились местные особенности узоров и приемов плетения, свой круг кружевных изделий, но отличить их может только тонкий знаток этого искусства. Кружевной промысел в Вологодской губернии достиг расцвета во второй половине XIX века. Если в 1893 году плетением занимались четыре тысячи мастериц, то в 1912 году их было почти сорок тысяч. Известность вологодского кружева перешагнула границы страны. Мода на него охватила многие страны Европы.
Отличительной особенностью традиционного вологодского парного кружева является четкое деление «строения» кружева на узор и фон. Вследствие этого крупные и плавные формы орнамента очень выразительно выделяются непрерывной линией, ровной по ширине на всем протяжении узора. В ранних вологодских кружевах в качестве ведущего орнамента варьировались стилизованные изображения птиц, древа жизни и другие старинные мотивы, характерные для более древней по происхождению вышивки. Сегодня вологодское кружево отличает разнообразие орнамента, монументальность форм и преобладание цветочных мотивов.
Вологодский промысел получил широкое признание как в России, так и за рубежом. Талант и мастерство вологодских художников и кружевниц были неоднократно отмечены на многих международных и отечественных выставках. В 1937 году на международной выставке в Париже Вологодскому кружевному союзу за новизну и художественное исполнение кружевных изделий была присуждена высшая награда «Гран-при» , на Брюссельской выставке в 1958 году вологодское кружево было награждено золотой медалью. А в 1968 году ведущим художникам производственного объединения «Снежинка» была присуждена Государственная премия РСФСР имени И. Е. Репина
предусматривает лакейской, но в момент произнесения речи Осип единолично
владеет сценическим пространством) . Лакейская у Гоголя становится местом, куда
«выносится» искреннее повествование о действительном положении дел. Хлестаков бездумно стремится напустить пыль в глаза окружающим. Хлестаков хотя и волочится то за Анной Андреевной, то за Марьей Антоновной, но делает это совершенно бездумно, а в итоге вообще преспокойно уезжает, забыв об обеих. Много схожего у таких героев гоголевских пьес, как Хлестаков и Кочкарев: их бездумный, неосознанный напор, запальчивость, эмоциональность, «лёгкость в мыслях» . Вспомним слова Гоголя: «Всякий хоть на минуту, если не на несколько минут, делался или делается Хлестаковым, но натурально, в этом не хочет только признаться» (4, 101). Всякий из нас - включая и самого автора. Монолог Осипа и сцены в гостинице раскрывают облик Хлестакова в «естественной» , так сказать, обстановке.
Обращаемся к чтению монолога Осипа (1-е явление 2-го действия) и работе над «партитурой чувств» к нему. Монолог Осипа занимает значительное место в комедии. Именно в нем возникают перед зрителем некоторые стороны петербургской жизни, порождением которых был Хлестаков. Роскошная жизнь столицы, праздность богатых петербуржцев, не стесненных исполнением служебных обязанностей, возбуждают желание пожить широко, не заботясь о средствах. Осип сообщает зрителю, что Хлестаков не ревизор, а «елистратишка простой» , и это придает всему дальнейшему действию острокомическую окраску. Внимательному читателю и зрителю еще в 1-м действии показались сомнительными «аргументы» Бобчинского и Добчинского, признавших в Хлестакове ревизора. Теперь истинное лицо Хлестакова известно зрителю, но только зрителю, и потому нелепость действий и речей чиновников становится особенно комичной. С досадой произносит Осип первые реплики своего монолога. Он как бы жалуется зрителю на незадачливого хозяина, из-за которого слуга должен испытывать голод и унижение.
Раздраженно и ворчливо повествует Осип о Хлестакове. Но когда он вспомнил деревню, где можно весь век лежать на полатях и есть пироги, интонация его меняется, она делается мечтательно-напевной. Однако и к Петербургу Осип не питает антипатии. Рассказывая о «деликатных разговорах» и «галантерейном обхождении» петербуржцев, Осип все более одушевляется и доходит почти до восторга. Воспоминание о хозяине делает его снова озабоченным и сердитым, и он начинает читать Хлестакову мораль. Комизм ситуации очевиден: Хлестакова ведь в комнате нет. Осип сам в конце концов понимает бесполезность своих поучений, обращенных к отсутствующему лицу, и тон его становится грустным, даже тоскливым: «Ах, Боже ты мой, хоть бы какие-нибудь щи! Кажись бы, теперь весь свет съел». Появление Хлестакова, его монологи, сцены с Осипом, со слугой позволяют ученикам заметить в Хлестакове странную смесь нищенства и барского высокомерия, бес и самоуверенной презрительности, легкомыслия и требовательности, обходительной любезности и наглости. Сочетание противоположных качеств, уживающихся в Хлестакове, делает его лицом комическим. Хлестаков еще глупее, чем чиновники, но он не претендует на глубокомыслие. Чиновники хотят удержать свои привилегии, которыми пользуются спокойно, с сознанием «права» . Хлестаков лишь хотел бы пользоваться привилегиями, но он требует почтения не к чину, а к своим петербургским достоинствам.