На Корсике есть местность под названием маки, которая является родиной «корсиканских пастухов и всех, кто не в ладах с правосудием». Земледельцы регулярно поджигают участки леса, чтобы получить «хороший урожай на земле, удобренной золой сожженных деревьев». Непотревоженные корни деревьев пускают весной густые побеги, которые быстро вырастают, образуя густые заросли – маки. В такой чаще без труда можно долгое время скрываться от правосудия, имея в запасе лишь самое необходимое.OTM
(function(w, n) {
w[n] = w[n] || [];
w[n].push({
ownerId: 326810,
containerId: 'adfox_knigi_300x250_2',
params: {
pp: 'h',
ps: 'eizi',
p2: 'gznr',
pk: __clADF__.state,
}
});
})(window, 'adfoxAsyncParams');
Маттео Фальконе был «довольно богатый человек по тамошним местам», чей дом стоял в полумиле от маки. Он жил комфортной жизнью «на доходы от своих многочисленных стад», и даже среди местных жителей, с детства обученных стрелять, слыл отменным стрелком. Благодаря своей удивительной меткости Фальконе был хорошо известен в этих краях. Кроме того, он считался хорошим другом и «жил в мире со всеми в округе Порто-Веккьо».
Однажды утром Фальконе с супругой Джузеппой отправился проверить стада, оставив десятилетнего сынишку Фортунато стеречь дом. В отсутствие родителей мальчик лежал на солнцепеке, строя планы на ближайшее будущее и предаваясь мечтам.
Неожиданно отдых Фортунато был нарушен ружейными выстрелами, которые раздавались все ближе и ближе. Вскоре перед глазами мальчика «показался человек, покрытый лохмотьями, обросший бородой». Раненый в ногу незнакомец оказался бандитом по имени Джаннетто Санпьеро, пытавшимся скрыться от правосудия в маки. Он попросил мальчика укрыть его, но тот не соглашался. Лишь при виде серебряной монеты Фортунато решил разбойнику и спрятал его в стоге сена.
Вскоре пришли солдаты под командованием Теодоро Гамба – сержанта, который «приходился дальним родственником Фальконе». Это был отважный вояка, настоящая гроза всех бандитов, которых он немало переловил на своем веку.
Гамба принялся расспрашивать мальчика, но тот, приняв простодушный вид, отвечал, что никого не видел. Тем не менее, опытный сержант был уверен, что Джаннето находится где-то поблизости: раненый, он не мог далеко уйти, да и следы крови обрывались возле дома Маттео.
Над всеми угрозами Гамба мальчик лишь посмеивался и откровенно «ехидствовал над замешательством вольтижеров и дядюшки». Видя, что силой от Фортунато ничего не добиться, сержант «решил сделать последнюю попытку и испытать силу ласки и подкупа». Он предложил мальчику собственные серебряные часы в обмен на информацию о преступнике. Гамба принялся красочно расписывать, сколько зависти у сверстников вызовут роскошные часы, и Фортунато в этот момент «походил на кота, которому подносят целого цыпленка».OTM
(function(w, n) {
w[n] = w[n] || [];
w[n].push({
ownerId: 326810,
containerId: 'adfox_knigi_300x250_3',
params: {
pp: 'h',
ps: 'eizi',
p2: 'gzns',
pk: __clADF__.state,
}
});
})(window, 'adfoxAsyncParams');
Соблазн был столь велик, что мальчик не выдержал, и пальцем указал на стог сена, в котором скрывался Джаннетто. Получив заветные часы, он тут же подальше отбежал от стога снега, который уже обыскивали солдаты.
Разбойник попытался было оказать сопротивление, но рана на ноге была слишком серьезной, и он, обессиленный, упал навзничь. Солдаты, не мешкая, связали его по рукам и ногам. Джаннето презрительно посмотрел на мальчика и не обратил внимания на монету, которую тот ему кинул.
Солдаты принялись готовить носилки, чтобы перенести раненного разбойника, и в этот момент во дворе появился Маттео с супругой. В первую секунду мужчина подумал, что это его пришли арестовывать, но тут же успокоился: совесть его была совершенно чиста.
Сержант, увидев Маттео с ружьем наготове, решил, что разбойник – его родственник, и он намерен его защищать. Гамба осторожно подошел к вооруженному Маттео и рассказал ему все, как было. Он лишь схитрил, когда сказал, что преступника удалось найти благодаря смекалке Фортунато, за которую мальчику следует преподнести «в награду хороший подарок».
При виде Маттео Джаннетто «как-то странно усмехнулся», плюнул в сторону порога и выкрикнул, что это «дом предателя». За подобное оскорбление Маттео отплатил бы кровью, но он лишь побледнел и поднес «руку ко лбу, как человек, убитый горем»: он все понял.
Фортунато, увидев разгневанного отца, принялся рыдать, но тот был неумолим: его сын оказался первым предателем в роду Фальконе. Не смягчили суровое сердце и отчаянные мольбы Джузеппы. Маттео отвел рыдающего мальчика в маки и велел молиться, после чего одним метким выстрелом убил его.
Судьба
Лермонтова похожа на легенду. Все
необыкновенно в этой короткой,
стремительной, вдохновенной и
блистательной жизни. Вглядимся в портреты
Лермонтова, в это неулыбчивое, сожженное
внутренней тревогой лицо, в эти громадные,
бездонные глаза. В них запечатлена тайна
душевной жизни, и мы, как ни стараемся, не
можем проникнуть в нее до конца. И лишь
читая его произведения, мы можем узнать
историю его души, понять его как поэта и
человека.
Раннее
творчество Лермонтова еще не
самостоятельно. Он увлекался Пушкиным и
ученически подражал ему в своих стихах и
поэмах. Вскоре его покорил Байрон, он
влюбился в байроновских неукротимых героев
с их бурными, мятежными страстями, с их
пламенной жаждой свободы и подвига.
Лермонтов находил сходство между собой и
британским поэтом, и под впечатлением
прочитанной биографии Байрона он писал:
“Я молод;
но кипят на сердце звуки,
И Байрона
достигнуть я б хотел;
У нас одна
душа, одни и те же муки,—
О, если б
одинаков был удел!..”
Но вместе с
тем, в юном Лермонтове уже просыпался
могучий самобытный поэт. Многие из
юношеских стихотворений Лермонтова
поражают глубиной содержания и той силой, с
которой удалось ему выразить свои мысли и
настроения. Так, например, еще в пансионе
была задумана и набросана поэма “Демон”.
Он осознает, что у него свой путь:
“Нет, я не
Байрон, я другой,
Еще
неведомый избранник,
Как он,
гонимый миром странник,
Но только с
русскою душой”.
Тревожит
молодого Лермонтова судьба родины.
Бесправие и нищета народа, томившегося в
крепостной неволе, казармен-но -по
лицейский режим, насаждавшийся
самодержавием, посягательство на любое
проявление независимой мысли, паразитизм
верхушки дворянского общества — все это
вызывало в Лермонтове чувство страстного
негодования.
Стихи его все больше проникаются
вольнолюбивыми настроениями, бунтарским
духом. Поэт называет себя “другом свободы”
и пишет стихотворение “Жалобы турка”, в
котором под Турцией подразумевается
николаевская Россия:
“...Там рано
жизнь тяжка бывает для людей,
Там за
утехами несется укоризна,
Там стонет
человек от рабства и цепей!..
Друг! Этот
край... моя отчизна!”
Но особенно
ярко выразился гений Лермонтова в его
стихотворении “Смерть поэта”.
Убит Пушкин!
Эта мысль жжет и мучит поэта, заставляет его
ясно и резко показать изнанку высшего
общества, осветить все его темные углы.
Миссия Пушкина, этого неповторимого гения,
восставшего пророка, который призван “глаголом
жечь сердца людей”, легла на плечи
Лермонтова. Теперь он должен выступить как
обличитель, как
пророк.
Но не
только скорбь слышится в этом
стихотворении. Это обличение, пощечина
светскому обществу.
“...Вы,
жадною толпой стоящие у трона,
Свободы,
Гения и Славы палачи!”, —
так
Лермонтов бросает вызов приверженцам
николаевской России, так начинает он свою
открытую борьбу против них. Лермонтов все
больше тяготится окружавшим его пустым,
тщеславным и лживым светским обществом. На
новогоднем балу в Благородном собрании в
ночь на первое января 1840 года он дерзко
обошелся с дочерьми Николая I,
якобы не
узнав их под масками. В одном из самых
сильных своих стихотворений, написанных
под впечатлением этого происшествия, поэт с
полной откровенностью выразил владевшие им
гневные чувства:
“...Как
часто, пестрою толпою окружен,
Когда
передо мной, как будто бы сквозь сон,
При шуме
музыки и пляски,
При диком
шепоте затверженных речей
Мелькают
образы бездушные людей,
Приличьем
стянутые маски...
О, как мне
хочется смутить веселость их
И бросить
им в глаза железный стих,
Облитый
горечью и злостью!”
Лермонтов
обличал не только людей “завистливого и
душного света”, но и часть дворянской
интеллигенции, не служить
обществу. Оценку ей он дал в своем
стихотворении “Думы” — поэтической,
чистосердечной и печальной исповеди. В этом
стихотворении он осуждает поколение 30-х
годов:
“Печально
я гляжу на наше поколенье!
Его
грядущее — иль пусто, иль темно,
Меж тем, под
бременем познанья и сомненья,
В
бездействии состарится оно”
Встречаясь
с ссыльными декабристами, поэт видел, что
многие из них отказались от дальнейшей
борьбы и примирились с действительностью о
Лермонтов называет отказ от борьбы “поздним
умом”. С грустью он замечает, что его
современники, усвоив этот “поздний ум”,
живут и старятся в бездействии, без всякой
цели:
“К добру и
злу постыдно равнодушны,
В начале
поприща мы вянем без борьбы,
Перед
опасностью позорно малодушны,
И перед
властию — презренные рабы”
Заканчивает
он свое стихотворение убийственным выводом,
беспристрастной оценкой жизни его
поколения:
“Толпой
угрюмою и скоро позабытой
Над миром
мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши
векам ни мысли плодовитой,
Ни гением
начатого труда”
Видя свое
поколение в истинном свете, Лермонтов
определяет свое предназначение в обществе:
“Провозглашать
я стал любви
И правды
чистые ученья...”
Но на эти
ученья свет ответил выстрелом в сердце
поэта. Пуля светского прощелыги оборвала
жизнь Лермонтова на самом подъеме: неполных
двадцать семь лет — это трагически мало
даже для гения!
Но и за эти
двадцать семь лет Лермонтов, подобно
Пушкину, стал “вечным спутником” для
каждого, кому дорога родина, ее история, ее
язык, ее будущее. Как все великое,
благородное и прекрасное, поэзия
Лермонтова бессмертна.
