Преображенский видит Москву глазами потомственного интеллигента. Его возмущает, что с лестниц пришлось убрать ковры, потому что по этим лестницам начали ходить люди в грязных калошах, а водку нельзя больше покупать в магазине, потому что «бог их знает, чего они туда плеснули». Но самое главное — он не понимает, почему все в Москве говорят о разрухе, а при этом лишь поют революционные песни да смотрят, как бы сделать плохо тому, кто живет плохо тому, кто живет лучше. Ему не нравятся бескультурье, грязь, разруха, агрессивное хамство, самодовольство новых хозяев жизни. «Это — мираж, дым, фикция» — так оценивает профессор новую Москву. Итак, место действия повести «Собачье сердце» — Москва, время —1924 год. Основа повествования — внутренний монолог Шарика, вечно голодного, горемычного уличного пса. Он очень неглуп, по-своему оценивает жизнь улицы, быт, нравы, характеры Москвы времён нэпа с ее многочисленными магазинами, чайными, трактирами на Мясницкой «с опилками на полу, злыми приказчиками, которые ненавидят собак», «где играли на гармошке и пахло сосисками».
Весь продрогший, голодный пёс наблюдает жизнь улицы и делает умозаключения: «Дворники из всех пролетариев самая гнусная мразь». Повар попадается разный. Например, покойный Влас с Пречистенки. Скольким жизнь Он сочувствует бедной барышне-машинистке, замёрзшей, «бегущей в подворотню в любовниковых фильдеперсовых чулках». «Ей и на кинематограф не хватает, на службе с неё вычли, тухлятиной в столовой накормили, да половину её столовских сорока копеек завхоз украл…» В своих мыслях-представлениях Шарик противопоставляет бедной девушке образ торжествующего хама — нового хозяина жизни: «Я теперь председатель, и сколько ни накраду — все на женское тело, на раковые шейки, на Абрау-Дюрсо». «Жаль мне её, жаль. А самого себя мне ещё больше жаль», — сетует Шарик.
Если бы я был журналистом, то я бы всегда пытался донести до людей истинную картину происходящего. В наше время в мире бесконечно ведётся информационная война, и люди, порой, не могут понять, где правда, а где ложь. Именно для того, чтобы рассказать людям истину, и нужны журналисты.
Если бы я мог стать журналистом, то я бы стал именно военным журналистом, потому что от них зависят жизни многих людей. Я бы находился в тех местах, где ведутся боевые действия, и старался, чтобы как можно больше людей услышали меня, услышали .
- Если бы я была журналистом, я бы писала в своих статьях о проблемах общества, о том, что происходит в мире, в политике. Согласитесь, общество должно знать хоть какую-либо часть о том, что происходит в городе, в котором они проживают... Также я бы написала о здоровом образе жизни. Чтобы у подростков был стимул расти здоровыми, люди в среднем возрасте не запускали себя.
Обрядовый фольклор составляли словесно-музыкальные, драматические, игровые, хореографические жанры, которые входили в состав традиционных народных обрядов.
В жизни народа обряды занимали важное место. Они складывались из века в век, постепенно накапливая разнообразный опыт многих поколений. Обряды имели ритуально-магическое значение, содержали правила поведения человека в быту и труде. Их принято делить на трудовые (земледельческие) и семейные. Русские обряды генетически связаны с обрядами других славянских народов и имеют типологическое сходство с обрядами многих народов мира.
Обрядовая поэзия взаимодействовала с народными обрядами, содержала элементы драматической игры. Она имела ритуально-магическое значение, а также выполняла психологические и поэтические функции.
Обрядовый фольклор синкретичен по своей сути, поэтому его целесообразно рассматривать в составе соответствующих обрядов. Вместе с тем отметим возможность иного, строго филологического подхода. Ю. Г. Круглов выделяет в обрядовой поэзии три вида произведений: приговоры, песни и причитания. Каждый вид составляет группа жанров.
Особенно важны песни — древнейший пласт музыкально-поэтического фольклора. Во многих обрядах они занимали ве-
дущее место, сочетая магическую, утилитарно-практическую и художественную функции. Песни исполнялись хором. Ритуальные песни отражали сам обряд его формированию и реализации. Заклинательные песни были магическим обращением к силам природы с целью получить благополучие в хозяйстве и семье. В песнях величальных поэтически идеализировались, прославлялись участники ритуала: реальные люди или мифологические образы (Коляда, Масленица и др.). Противоположны величальным были корильные песни, которые высмеивали участников ритуала, нередко в гротескной форме; их содержание было юмористическим или сатирическим. Игровые песни исполнялись во время различных молодежных игр; в них описывались и сопровождались имитацией полевые работы, разыгрывались семейные сцены (например, сватовство). Песни лирические — наиболее позднее явление в обряде. Их главное назначение — выражать мысли, чувства и настроения. Благодаря лирическим песням создавался определенный эмоциональный колорит, утверждалась традиционная этика.
ковры, потому что по этим лестницам начали ходить люди в грязных калошах, а водку нельзя больше покупать в магазине,
потому что «бог их знает, чего они туда плеснули». Но самое главное — он не понимает, почему все в Москве говорят о
разрухе, а при этом лишь поют революционные песни да смотрят, как бы сделать плохо тому, кто живет плохо тому, кто живет
лучше. Ему не нравятся бескультурье, грязь, разруха, агрессивное хамство, самодовольство новых хозяев жизни. «Это —
мираж, дым, фикция» — так оценивает профессор новую Москву. Итак, место действия повести «Собачье сердце» — Москва, время —1924 год. Основа повествования — внутренний монолог
Шарика, вечно голодного, горемычного уличного пса. Он очень неглуп, по-своему оценивает жизнь улицы, быт, нравы,
характеры Москвы времён нэпа с ее многочисленными магазинами, чайными, трактирами на Мясницкой «с опилками на полу,
злыми приказчиками, которые ненавидят собак», «где играли на гармошке и пахло сосисками».
Весь продрогший, голодный пёс наблюдает жизнь улицы и делает умозаключения: «Дворники из всех пролетариев самая
гнусная мразь». Повар попадается разный. Например, покойный Влас с Пречистенки. Скольким жизнь Он сочувствует
бедной барышне-машинистке, замёрзшей, «бегущей в подворотню в любовниковых фильдеперсовых чулках». «Ей и на кинематограф
не хватает, на службе с неё вычли, тухлятиной в столовой накормили, да половину её столовских сорока копеек завхоз
украл…» В своих мыслях-представлениях Шарик противопоставляет бедной девушке образ торжествующего хама — нового хозяина
жизни: «Я теперь председатель, и сколько ни накраду — все на женское тело, на раковые шейки, на Абрау-Дюрсо». «Жаль мне
её, жаль. А самого себя мне ещё больше жаль», — сетует Шарик.