— Ого!.. А что рыбы поглушит в речках!.. — послышался голос Савки. — Теперь поглушит, — сказал Платон. — Поза зиму подохла от задухи, а теперь немцы гранатами высадят дотла. Опустеют теперь и речки и все на свете. Приехали. Челн мягко уткнулся в речной песок. Я вышел на берег совершенно опустошенный и вместе с тем какой-то совсем иной, новый. Как будто я утопил в Десне и свою печаль, и тоску, и отчаяние отступления. Я оглянулся. За Десною горело. И красное зарево пожара как-то по-новому осветило мою душу. Нестерпимый огонь прожег меня насквозь. На мгновение мне показалось, что, кинься я сейчас назад в Десну, и вода б расступилась передо мной. Этого, хлопцы, я никогда не забуду. Мы стали прощаться с дедами, спеша в кусты. — Постойте трохи, — сказал Платон, опершись на весло. — Так что ж прикажете передать герману? Как встречать его, как в глаза смотреть? — Передайте, что мы еще вернемся. Не дрейфьте, дед, вернемся, — попробовал подбодрить деда Троянда. Дед посмотрел мимо планшеток Троянды и легонько сплюнул. — По-дай го-го-го-го! Ого-го-го! — донеслось с того берега. — Прощайте тихо говорили мои спутники, уходя в лозы. — Идите себе, — равнодушно сказал дед Савка. Платон молчал. Мы ушли в лозы. Я шел последним и думал про деда Платона ему, думал я, что не нас, не окропил нашу дорогу слезами, что высек из моего сердца огонь в ночи... Отчего ж ты, правда, так горька и солена подчас, думал я и остановился. Потом я побежал назад, к Десне. Я должен был что-то сказать на прощанье деду Платону. Я выбежал на берег. Платон стоял у самой воды с веслом, как пророк, неподвижный, и, очевидно, глядел нам вслед. — Прощайте, диду. Простите нас, что не уберегли вашу старость, — сказал я, задыхаясь. — Мы вас, диду, никогда... — Иди, не крутись перед очами, — сказал Платон, даже не взглянув на меня. По сухому, темному его лицу текли слезы и падали в Десну. Вот, друзья мои, и все. Вот и весь секрет мой, — сказал капитан Колодуб и зажег трубку. Все в землянке вздохнули. — Сейчас я Герой Советского Союза. Много я уничтожил врага, что и говорить. Много пострелял в наступлении и гусеницами подавил немало. Бывало, поверите, тошнило от хруста немецких костей. И сам попадал не раз в переплет. Но где б я ни был, как бы ни бушевали вокруг меня вражьи ветры, им никогда уж не погасить того огня, что зажег во мне когда-то в челне дед Платон... Что наша жизнь? Что наша кровь, когда страдает вся наша земля, весь народ? — голос капитана зазвучал, как боевой сигнал. — Я, хлопцы, в бою сторукий, помноженный на стократ гнева и ненависти! Так. Капитан Колодуб усмехнулся. — А все-таки ничего в жизни я бы так не хотел, как после войны поехать на Десну к деду Платону... — И сказать ему, что он ошибался, товарищ Герой Советского Союза. Добрый вечер! Ну, как? — раздался у дверей бравый голос Бориса Троянды, что уж с полчаса как зашел в землянку. — И поклониться деду Платону в ноги за науку, — сказал капитан, словно не слыша вошедшего. Стало тихо. Никто не двигался, словно все танкисты мыслями были еще на Десне. — Нет, товарищ капитан, не поклонитесь вы деду Платону, — вздохнул молодой танкист. Все оглянулись. Это был Иван Дробот. Он стоял в дальнем углу землянки. Он был как-то особенно взволнован рассказом. — Деда Платона, товарищ капитан, уже нет в живых, — сказал Дробот. — Как только вы ушли с лозы, сразу подбежали немцы. Долго били они деда за перевоз, хотели было расстрелять, а потом прибыл приказ им немедленно переправиться на другой берег. Ну, повезли. Насело их полным-полно. Выплыли на середину Десны, тогда дед Платон и говорит: «Савка, прости меня! — Бог простит. В другой раз! — Бог простит. В третий раз! — Бог простит. — Прости и ты меня, Платон! — сказал дед Савка. — Бог простит. В другой раз! — Бог простит. В третий раз! — Бог простит!» Да за третьим разом как подняли они весла, да как бросились сразу на правый борт, так и перевернули челны. Все потонуло: и пулеметы, и немцы, и деды. Один только я выплыл на наш берег. — А кто ж ты такой? — тихо спросил капитан Колодуб. — Я внук деда Савки. Я сидел на втором весле. — Встать! — скомандовал Колодуб. Все встали. Долгую минуту стояла молча семья бойцов. Капитан был бледен и торжественен. Он стоял с закрытыми глазами. Потом он опустился на одно колено, и все последовали за его движением. — Готовы к бою? — спросил Колодуб и вырос перед бойцами, как дед Платон на Десне. — Готовы на любой огонь!
Природа сотворила человека гармоничным, заложив основательный фундамент для физического здоровья и психологического благополучия. Однако, как правило, в сегодняшние дни мы встречаем людей с двумя крайностями в отношении к своему телу и душе. Некоторые, заботясь об энергии, красоте, бодрости тела, отвергают влияние психических процессов, переживаний, эмоций, мыслей на самочувствие и здоровье. Заболев каким-то недугом, они слепо следуют канонам ортодоксальной медицины, не пытаясь понять причин их недуга. Другие, гонясь за душевным комфортом, окружают себя материальным изобилием, забывая, что человек выходец из природы. А в природе всему живому необходимо движение, физическая нагрузка, пусть даже в виде имитации борьбы за выживание.
Но ведь существующая формула здоровья: равновесие физической и духовной активности. Грубо ошибаются думающее, что следовать Природе - это повиноваться своим желаниям, ни в чем себе не отказывая. Каждому человеку необходимо ежедневно двигаться, проводя на свежем воздухе минимум 2-3 часа. Огромную пользу приносят занятия плаванием, аэробикой, танцами, велосипедные прогулки. Да и модная сейчас йоговская гимнастика - прекрасный погружения в океан здоровья, пробуждающая взаимную любовь тела и духа.
Особое внимание следует уделять режиму и качеству питания. Не насиловать организм, поглощая пищу без аппетита, не переедать. Принимать пищу лучше часто и понемногу, разнообразить свой рацион. Помнить о таинственной лечебной силе воды - хороши все водные процедуры. Надо научиться расслабляться, сбрасывая мышечные «зажимы».
Человеку все физические упражнения, все виды оздоровительных процедур, если он будет искать красоту внутреннюю, добиваться гармонии тела и духа, и обязательно понимать и принимать мудрость Природы.
«строгий и скупой на слова ленинград творил о ней легенду, особый ленинградский миф, в котором все было правдой, – писал а. павловский. – ольгу берггольц, недавнюю комсомолку, молодую коммунистку, называли «ленинградской мадонной», подвижницей, ее стих, ее голос какое-то время, в самую тяжелую, смертельную пору, жил исключительно в эфире. я говорю с тобой под свист снарядов, угрюмым заревом озарена. я говорю с тобой из ленинграда, страна моя, печальная страна… ее душа и слово были настроены так, чтобы постоянно впитывать и удерживать в себе людское страдание, постоянно идти на боль, как на костер, чтобы, обуглив душу, обратить страдание в силу, отчаяние – в надежду и даже саму смерть – в бессмертие. судьбою ольги берггольц стали мужество, страдания и победоносное терпение блокадного города».
— Теперь поглушит, — сказал Платон. — Поза зиму подохла от задухи, а теперь немцы гранатами высадят дотла. Опустеют теперь и речки и все на свете. Приехали.
Челн мягко уткнулся в речной песок. Я вышел на берег совершенно опустошенный и вместе с тем какой-то совсем иной, новый. Как будто я утопил в Десне и свою печаль, и тоску, и отчаяние отступления. Я оглянулся. За Десною горело. И красное зарево пожара как-то по-новому осветило мою душу. Нестерпимый огонь прожег меня насквозь. На мгновение мне показалось, что, кинься я сейчас назад в Десну, и вода б расступилась передо мной. Этого, хлопцы, я никогда не забуду. Мы стали прощаться с дедами, спеша в кусты.
— Постойте трохи, — сказал Платон, опершись на весло.
— Так что ж прикажете передать герману? Как встречать его, как в глаза смотреть?
— Передайте, что мы еще вернемся. Не дрейфьте, дед, вернемся, — попробовал подбодрить деда Троянда.
Дед посмотрел мимо планшеток Троянды и легонько сплюнул.
— По-дай го-го-го-го! Ого-го-го! — донеслось с того берега.
— Прощайте тихо говорили мои спутники, уходя в лозы.
— Идите себе, — равнодушно сказал дед Савка. Платон молчал.
Мы ушли в лозы. Я шел последним и думал про деда Платона ему, думал я, что не нас, не окропил нашу дорогу слезами, что высек из моего сердца огонь в ночи... Отчего ж ты, правда, так горька и солена подчас, думал я и остановился. Потом я побежал назад, к Десне.
Я должен был что-то сказать на прощанье деду Платону. Я выбежал на берег.
Платон стоял у самой воды с веслом, как пророк, неподвижный, и, очевидно, глядел нам вслед.
— Прощайте, диду. Простите нас, что не уберегли вашу старость, — сказал я, задыхаясь. — Мы вас, диду, никогда...
— Иди, не крутись перед очами, — сказал Платон, даже не взглянув на меня.
По сухому, темному его лицу текли слезы и падали в Десну.
Вот, друзья мои, и все. Вот и весь секрет мой, — сказал капитан Колодуб и зажег трубку.
Все в землянке вздохнули.
— Сейчас я Герой Советского Союза. Много я уничтожил врага, что и говорить. Много пострелял в наступлении и гусеницами подавил немало. Бывало, поверите, тошнило от хруста немецких костей. И сам попадал не раз в переплет. Но где б я ни был, как бы ни бушевали вокруг меня вражьи ветры, им никогда уж не погасить того огня, что зажег во мне когда-то в челне дед Платон... Что наша жизнь? Что наша кровь, когда страдает вся наша земля, весь народ? — голос капитана зазвучал, как боевой сигнал.
— Я, хлопцы, в бою сторукий, помноженный на стократ гнева и ненависти! Так.
Капитан Колодуб усмехнулся.
— А все-таки ничего в жизни я бы так не хотел, как после войны поехать на Десну к деду Платону...
— И сказать ему, что он ошибался, товарищ Герой Советского Союза. Добрый вечер! Ну, как? — раздался у дверей бравый голос Бориса Троянды, что уж с полчаса как зашел в землянку.
— И поклониться деду Платону в ноги за науку, — сказал капитан, словно не слыша вошедшего.
Стало тихо. Никто не двигался, словно все танкисты мыслями были еще на Десне.
— Нет, товарищ капитан, не поклонитесь вы деду Платону, — вздохнул молодой танкист.
Все оглянулись. Это был Иван Дробот. Он стоял в дальнем углу землянки. Он был как-то особенно взволнован рассказом.
— Деда Платона, товарищ капитан, уже нет в живых, — сказал Дробот. — Как только вы ушли с лозы, сразу подбежали немцы. Долго били они деда за перевоз, хотели было расстрелять, а потом прибыл приказ им немедленно переправиться на другой берег. Ну, повезли. Насело их полным-полно. Выплыли на середину Десны, тогда дед Платон и говорит: «Савка, прости меня! — Бог простит. В другой раз! — Бог простит. В третий раз! — Бог простит. — Прости и ты меня, Платон! — сказал дед Савка. — Бог простит. В другой раз! — Бог простит. В третий раз! — Бог простит!» Да за третьим разом как подняли они весла, да как бросились сразу на правый борт, так и перевернули челны. Все потонуло: и пулеметы, и немцы, и деды. Один только я выплыл на наш берег.
— А кто ж ты такой? — тихо спросил капитан Колодуб.
— Я внук деда Савки. Я сидел на втором весле.
— Встать! — скомандовал Колодуб.
Все встали. Долгую минуту стояла молча семья бойцов.
Капитан был бледен и торжественен. Он стоял с закрытыми глазами. Потом он опустился на одно колено, и все последовали за его движением.
— Готовы к бою? — спросил Колодуб и вырос перед бойцами, как дед Платон на Десне.
— Готовы на любой огонь!