За XIX в. прочно закрепилось наименование — «золотой век» русской литературы. Означает ли это, что «золотой век» уже позади, что мы его уже опередили и поэтому можем относиться к великому художественному наследию чуть-чуть снисходительно? Конечно нет!
Там, в XIX в., осталось невероятное богатство, которое нам долго еще предстоит изучать, потому что и сегодня мы еще не постигли в должной мере важнейших уроков классической литературы.
Как известно, русская литература XIX в. отличалась смелой постановкой вечных вопросов человеческого бытия, самых жгучих социально-политических, философских, нравственных, эстетических проблем, значение которых выходит далеко за пределы определенного исторического времени. Она не только стала мощным средством эстетического воздействия на читателей (и русских, и иностранных), но приобрела также славу и значение влиятельнейшей силы в развитии просвещения, нравственности, гуманизма.
Для истории общественного сознания России XIX в. характерным было явление, получившее название «литературоцентризм». Это означало, что именно литература оказалась в центре многих идейных споров, стала выразительницей идеологии, системы взглядов разных общественных и политических движений, определяла направление периодических изданий, выдвигала новые идеалы, формировала ценностные ориентиры, утверждала эстетические и этические нормы и т. д.
Хорошо это или плохо? Всегда ли должна литература (и литературная критика) выполнять задачи, которые в принципе ей не свойственны? Мы можем сколько угодно спорить по этому поводу, даже упрекать русскую литературу за то, что она оказалась излишне проповеднической, учительской. Иногда говорят, что благородное желание стать трибуном, проповедником, пророком может привести к навязчивому опекунству, к игнорированию другого мнения, а в конечном счете — нетерпимому отношению к любому инакомыслию. В подобного рода соображениях есть свой резон, но необходимо учитывать, что в исторических условиях русской жизни XIX в., когда практически невозможна была открытая политическая деятельность, только литература оставалась едва ли не единственной «отдушиной». Вот почему А. И. Герцен, оказавшись в эмиграции, так объяснял особую роль и предназначение русской литературы: «У народа, лишенного общественной свободы, литература — единственная трибуна, с высоты которой он может услышать крик своего возмущения и своей совести». Об этом же писал и Н. Г. Чернышевский: «Литература у нас пока сосредоточивает почти всю умственную жизнь народа, и потому прямо на ней лежит долг заниматься и такими интересами, которые в других странах перешли уже, так сказать, в специальное заведование других направлений умственной деятельности».
Обратите внимание на слово пока.Следовательно, даже Чернышевский, горячо отстаивавший мысль о том, что литература есть учебник жизни, признавал, что вовсе не обязательно в ней, в литературе, всегда будет сосредоточена почти вся умственная жизнь народа. Изменится время, изменится и функция литературы. Но пока, в конкретных условиях русской действительности XIX в., писатели с чувством громадной ответственности выполняли ту роль, которая выпала на их долю. Мы должны быть глубоко благодарны им за то, что в тяжелейших условиях, подвергаясь всевозможным преследованиям (вспомните судьбу Н. Г. Чернышевского, Ф. М. Достоевского, В. Г. Короленко — да и не только их), они содействовали пробуждению в людях духовности и великодушия, принципиальности и активного неприятия зла, честности и совестливости, милосердия и порядочности. И, учитывая это, нужно признать, что у Н. А. Некрасова были все основания утверждать в письме ко Льву Толстому в 1856 г.: «В нашем отечестве роль писателя есть прежде всего роль учителя». Это я писал на сайте 3 года назад
Однажды, сидя на берегу моря, я наблюдал интересную картину. Вдоль берег шёл со своей собакой пожилой человек. Пёс ввел себя довольно странно. Он, едва замочив лапы, взвизгивал и отскакивал прочь от набегавшей волны. Зная, что собаки - хорошие пловцы, я удивился такому поведению животного. Мы разговорились с хозяином собаки, и я узнал, что он своего четвероногого друга, когда тот был ещё щенком. Пес тонул в реке, попав в водоворот. И забить, видимо, об этом собака все еще не может, стала излишне осторожна. Не зря говорят, что пуганая ворона и куста боится.
Во вступлении к поэме "Медный всадник" автор любуется Петербургом, его величием, называет его "град Петров". Перед ним померкла даже столица Москва. В первой части появляется образ Евгения, который живет в Коломне. Холодная осень, ветер, дождь - вот что бушевало на улице и помешало Евгению встретиться с Парашей. Река начала выходить из берегов и рваться к морю. Начинается страшное по силе наводнение, которое сметает все на своем пути: постройки и людей. Народ в панике. Евгений переживает из-за Параши. Памятник Петру первому возвышается на площади, но он ничем не может Во второй части мы видим, что вода постепенно спадает. Евгений пытается на лодке добраться до дома Параши: но увы, все снесено водой. Он теряет рассудок. Потом мы его видим у памятника Петру, которому Евгений пытается грозить за все свои беды. Медный Всадник преследует Евгения. Позже Евгения найдет у ветхого домика Параши бездыханным.
За XIX в. прочно закрепилось наименование — «золотой век» русской литературы. Означает ли это, что «золотой век» уже позади, что мы его уже опередили и поэтому можем относиться к великому художественному наследию чуть-чуть снисходительно? Конечно нет!
Там, в XIX в., осталось невероятное богатство, которое нам долго еще предстоит изучать, потому что и сегодня мы еще не постигли в должной мере важнейших уроков классической литературы.
Как известно, русская литература XIX в. отличалась смелой постановкой вечных вопросов человеческого бытия, самых жгучих социально-политических, философских, нравственных, эстетических проблем, значение которых выходит далеко за пределы определенного исторического времени. Она не только стала мощным средством эстетического воздействия на читателей (и русских, и иностранных), но приобрела также славу и значение влиятельнейшей силы в развитии просвещения, нравственности, гуманизма.
Для истории общественного сознания России XIX в. характерным было явление, получившее название «литературоцентризм». Это означало, что именно литература оказалась в центре многих идейных споров, стала выразительницей идеологии, системы взглядов разных общественных и политических движений, определяла направление периодических изданий, выдвигала новые идеалы, формировала ценностные ориентиры, утверждала эстетические и этические нормы и т. д.
Хорошо это или плохо? Всегда ли должна литература (и литературная критика) выполнять задачи, которые в принципе ей не свойственны? Мы можем сколько угодно спорить по этому поводу, даже упрекать русскую литературу за то, что она оказалась излишне проповеднической, учительской. Иногда говорят, что благородное желание стать трибуном, проповедником, пророком может привести к навязчивому опекунству, к игнорированию другого мнения, а в конечном счете — нетерпимому отношению к любому инакомыслию. В подобного рода соображениях есть свой резон, но необходимо учитывать, что в исторических условиях русской жизни XIX в., когда практически невозможна была открытая политическая деятельность, только литература оставалась едва ли не единственной «отдушиной». Вот почему А. И. Герцен, оказавшись в эмиграции, так объяснял особую роль и предназначение русской литературы: «У народа, лишенного общественной свободы, литература — единственная трибуна, с высоты которой он может услышать крик своего возмущения и своей совести». Об этом же писал и Н. Г. Чернышевский: «Литература у нас пока сосредоточивает почти всю умственную жизнь народа, и потому прямо на ней лежит долг заниматься и такими интересами, которые в других странах перешли уже, так сказать, в специальное заведование других направлений умственной деятельности».
Обратите внимание на слово пока.Следовательно, даже Чернышевский, горячо отстаивавший мысль о том, что литература есть учебник жизни, признавал, что вовсе не обязательно в ней, в литературе, всегда будет сосредоточена почти вся умственная жизнь народа. Изменится время, изменится и функция литературы. Но пока, в конкретных условиях русской действительности XIX в., писатели с чувством громадной ответственности выполняли ту роль, которая выпала на их долю. Мы должны быть глубоко благодарны им за то, что в тяжелейших условиях, подвергаясь всевозможным преследованиям (вспомните судьбу Н. Г. Чернышевского, Ф. М. Достоевского, В. Г. Короленко — да и не только их), они содействовали пробуждению в людях духовности и великодушия, принципиальности и активного неприятия зла, честности и совестливости, милосердия и порядочности. И, учитывая это, нужно признать, что у Н. А. Некрасова были все основания утверждать в письме ко Льву Толстому в 1856 г.: «В нашем отечестве роль писателя есть прежде всего роль учителя».
Это я писал на сайте 3 года назад