Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..
В этом удивительном стихотворении поставлены, в сущности, все те вечные вопросы, на которые человечество ищет ответа с тех пор, как появился первый мыслящий человек. душа, жизнь, смерть, судьба, сомненья — все это волнует ум Пушки на. Показательно, однако, что все эти мучительные вопросы Пушкин задает сам себе и пропускает через собственное, личное восприятие: «Жизнь, зачем ты мне дана?», «Душу мне наполнил страстью». У великого современника Пушкина Е. Баратынского те же размышления принимают форму некой все общей мысли: «Пусть радости живущим жизнь дарит, а смерть сама их умереть научит».
Это, конечно, не означает, что Пушкин совсем не предрасположен к постижению вечных истин в общечеловеческом кон тексте. Конечно, мы найдем и у него немало кратких и точных общих формул о жизни, судьбе, человеке. Еще будучи лицеистом, он написал:
Всё чередой идет определенной,
Всему пора, всему свой миг;
Смешон и ветреный старик,
Смешон и юноша степенный.
Пройдут годы, И Пушкин вернется к тем же раздумьям: «Вращается весь мир вкруг человека сжуль. Один недвижим будет он?» Стремительность течения человеческой жизни звучит даже в самом ритме стихотворения «Телега жизни», движение которой поначалу неудержимо («Мы рады голову сломать»), потом «нет уж той отваги», а к концу пути
Катит по-прежнему телега;
Под вечер мы привыкли к ней
И, дремля, едем до ночлега,
А время гонит лошадей.
«Телега жизни» как философская тема в искусстве возникла еще в античной поэзии, к этому образу обращались многие великие художники, в том числе и Гёте, но Пушкин не просто продолжает классическую традицию, но доводит ее до предельной краткости, а потому поразительной емкости. Философская категория времени для Пушкина не холодная отвлеченность, но всеобъемлющее понятие, в состав которого входят и воспоминания, и надежды, и сомнения, и страдания как неотъемлемая часть души:
Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье,
Но, как вино, печаль минувших дней
В моей душе чем старе, тем сильней.
Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
волнуемое море.
Но не хочу, о други, умирать.
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать.
Чувство значительности происходящего, значительности всего временного, значительности истории человеческого бытия не покидало древнерусского человека ни в жизни, ни в искусстве, ни в литературе.
Человек, живя в мире, помнил о мире в целом как огромном единстве, ощущал свое место в этом мире. Его дом располагался красным углом на восток. По смерти его клали в могилу головой на запад, чтобы лицом он встречал солнце. Его церкви были обращены алтарями навстречу возникающему дню. В храме росписи напоминали о событиях Ветхого и Нового Заветов, собирали вокруг него мир святости. Церковь была микромиром, и вместе с тем она была макро человеком.
Большой мир и малый, вселенная и человек! Все взаимосвязано, все значительно, все напоминает человеку о смысле его существования, о величии мира, значительности в нем судьбы человека.
Не случайно в апокрифе о создании Адама рассказывается, что тело его было создано от земли, кости от камней, кровь от моря (не из воды, а именно от моря) , очи от солнца, мысли от облаков, свет в очах от света вселенной, дыхание от ветра, тепло тела от огня.
Человек – микрокосм, “малый мир”, как называют его некоторые древнерусские сочинения.
Человек ощущал себя в большом мире ничтожной частицей и всё же участником мировой истории. В этом мире всё значительно, полно сокровенного смысла…
Древнерусскую литературу можно рассматривать как литературу одной темы и одного сюжета. Этот сюжет – мировая история, и эта тема – смысл человеческой жизни… Литература — не естественнонаучная теория, не учение и не идеология. Литература учит жить, изображая. Она учит видеть, видеть мир и человека. Значит, древнерусская литература учила видеть человека к добру, учила видеть мир как место приложения человеческой доброты, как мир, который может измениться к лучшему.