Супруга и дочь городничего, являющиеся центральными женскими образами комедии «Ревизор», Анна Андреевна и Марья Антоновна, по-своему любопытные персонажи, ведь этим избалованным дамам, живущим в довольстве и холе, просто тесно в довольно скромных масштабах провинциального городка, а их мечтания устремляются далеко к столичной жизни, полной роскоши и блеска.
Будучи по своей сути капризными и чванливыми, обе эти дамы, тем не менее, пребывают в глубоком заблуждении относительно достоинств собственной внешности и светских манер, считая, что лишь блистательный Петербург достоин их снисходительного присутствия. Это небывалое хвастовство и самомнение необычайно смешно читателю, отчетливо осознающему примитивность этих эгоистичных натур.
Не менее глупым и неуместным представляется читателю и банальное соперничество матери и дочери за внимание и любовь «высокого гостя», рассчитывающего лишь слегка позабавиться за их счет. Ни малейшей жалости не вызывают обе эти одураченные коварным хитрецом женщины, поскольку их порочная и весьма корыстная тяга к мужчине, якобы возвысить их положение, производит отталкивающее впечатление и самое справедливое негодование.
Постоянные перепалки матери с дочерью, обоюдное высмеивание недостатков и полное непонимание друг друга вызывают чувство гадливости, и высмеивание этих персон великим автором по-настоящему смешно и искрометно.
Троянская война образует границу между мифическою и историческою областью. Правда, и следующие за нею столетия еще не свободны от легендарного характера; имена и факты их не вполне достоверны; но предание имеет под собою уже более прочную почву; величавые образы, около которых группируются рассказы, менее фантастичны, чем действующие лица героического века; события, хотя и прикрашены идеализациею, прославляющею старое время, но не превышают размеров возможности. Нет никаких серьезных причин отвергать мнение, что уже и в сказании о Троянской войне есть исторические элементыПо греческим преданиям, разрушение Трои произошло около 1200 или 1184 года до Р. Х. Финикийцы из Сидона тогда уже имели поселения на островах Эгейского моря и берегах Греции, имели там пурпурные фабрики, разрабатывали рудники, уже разъезжали по Эгейскому морю как торговцы или пираты. У греков тогда развилась воинственность; аристократия, опытная в военном ремесле, подчинила себе земледельческую массу населения; пеласгийский быт и восточные понятия были вытеснены развитием эллинских учреждений, подобных средневековому феодализму и рыцарству – почему же бы греки не могли тогда предпринять поход на богатое малоазийское прибрежье? В легенде о деревянном коне, посредством которого взята была Троя, не скрывается ли символическое предание о деревянных морских конях, то есть о кораблях? «Гнев Ахилла», ссора Ахилла с Агамемноном не отголосок ли исторического предания о распре между северными и южными героями, мешавшей энергическому ведению дела и замедлившей успех его? В поэтических картинах Илиады и Одиссеи так много реальности, так много подробностей, взятых из действительной жизни, что очень можно думать: не все в этих поэмах принадлежит вымыслу, мифы и символические сказания составляют не все содержание этих поэм, есть в них и исторические воспоминания.
Итак, мы полагаем, что легенда о Троянской войне – прикрашенное поэтическими преувеличениями предание о действительном событии, что рассказы об этом героическом предприятии составляют переход от мифов к истории; а если так, то должно думать, что и в других легендах о героях есть исторические элементы. Из них нельзя построить истории действительных событий, но можно разгадывать по ним ход развития греческой культуры во времена от появления первых зачатков её до Троянской войны, составляющие, по древним преданиям и расчетам, около пятисот лет. В легендах о войнах лапифов с кентаврами, минийцев и кадмейцев с флегийцами, вероятно, сохраняются, как мы уже говорили, воспоминания о долгой борьбе земледельческих племен равнин с нападавшими на них пастушескими племенами соседних гор; аргосская Ларисса, «укрепленный стенами» Тиринф, микенский Акрополь, Кекропия были, конечно, оплотами против морских разбойников. В сказаниях об аргонавтах, о победе Тесея над Минотавром, о приношениях людей в жертву Зевсу Лафистийскому, о поражении вторгнувшихся в Аттику амазонок находятся воспоминания о втором фазисе развития под влиянием финикийской культуры и об освобождении от иноземного владычества и восточных форм богослужения. Финикийцы, как мы видели в I томе нашей книги, основали поселения на Кипре, Крите, Родосе, Лемносе, Фасосе, Фере, Кифере, имели там рудники, собирали пурпурные раковины; потому должно думать, что были у них колонии и на восточном берегу Греции. В Иолке и Орхомене, в Мегаре, на Истме мы видим ясные следы их поселений. Должно думать, что первые элементы цивилизации были получены греками от них, что под их влиянием построены были в Греции города, гавани, каналы для осушения болот, развилось мореплавание, возникла промышленность. Мифы о Гефесте, имевшем свою божественную мастерскую на Лемносе, и о Дедале, божественном критском художнике, свидетельствуют о том, что греки научились техническим искусствам у финикийцев. Мы уже говорили (I, стр. 528), что еще и у Гомера оружие царей, богатые одежды, драгоценные сосуды – кубки, чаши – называются изделиями сидонян; это свидетельствует о сильном развитии торговых сношений между финикийцами и греками. В основе сказаний о сыновьях Эола, царствовавших в Иолке, Орхомене, Коринфе, о войне фиванского героя Геракла с минийцами, об отношениях афинских царей Эгея и Тесея к царю критскому Миносу, имевшему могущественный флот, без сомнения, лежат под легендарною оболочкой исторические воспоминания о владычестве финикиян, о сладострастных и жестоких обрядах их богослужения, о вытеснении финикийцев и их культов подвигами сформировавшегося в Греции военного сословия.
