Начиная анализ стихотворения А. Фета «Музе», следует в первую очередь обратить внимание на время его написания. В 1882 году поэту было уже шестьдесят лет, свет увидели несколько сборников его произведений, позади осталась непростая история с возвращением дворянства и фамилии Шеншин. Поэтому стихотворение «Музе» скорее философское, чем лирическое, на первый план выходят размышления автора о своём пути, а не просто любование жизнью.
Каждый поэт хотя бы в одном произведении задумывается о своём даре, пытается осознать его. В стихотворении «Музе» Фет очень тонко обозначает это незримое присутствие вдохновения: «Пришла и села. Счастлив и тревожен, ласкательный твой повторяю стих...» Муза не называется по имени во всём стихотворении, и это начало, два глагола без обозначения действующего лица, отражает неожиданность, эфемерность её появления. «Счастлив и тревожен» — противопоставление двух таких разных эмоций показывает, как зыбко вдохновение, как трудно уметь им распорядиться. И всё же дар писать — великое благо, и автор подчёркивает это, называя музу «святыня», «в венце из звёзд», «богиня». Можно сказать, что поэт равняет её с совестью, с верностью человека высшей правде. «И рабскому их буйству я в угоду твоих речей не осквернял» — резкое, хлёсткое высказывание автора своей категоричностью заставляет верить ему.
После почти негодующего тона второго четверостишия поэт вновь возвращается к спокойному и благоговейному описанию музы. «Заветная», «незримая», «нетленная», «задумчивой» — эпитеты третьего четверостишия рисуют читателю её божественное начало, снисходящее к человеку. Но здесь угадывается и некоторая похвальба автора: после утверждений, что «заботливо хранил свободу», «непосвящённых не звал» и «в угоду не осквернял», он пишет: «Всё та же ты, заветная святыня»... То есть поэт, сохранив свой дар в чистоте, уверен, что он заслужил его. И это действительно так, ведь высшую правду, как и вдохновение, нельзя склонять в угоду низменным целям.
Стихотворение написано пятистопным ямбом, с чередованием женской и мужской рифмы. Ударные окончания строф, как и инверсия, подчёркивают суть произведения: отрицание автором самой возможности управлять вдохновением. А олицетворение музы и сравнение её с божеством заставляют и читателя почувствовать всё величие и вместе с тем бремя поэтического дара. Сам же автор говорит о нём скромно: «и если дар мой пред тобой ничтожен...», допуская, что не мог в полной мере распорядиться им. Но зато смог защитить музу, сохранить её первозданную чистоту, — и этим исполнил главное назначение поэта.
Метафоры: заря не пылает пожаром; она (заря) разливается кротким румянцем; ночь росла; лилась темнота. Эпитеты: Солнце – не огнистое, не раскаленное, как во время знойной засухи, не тускло-багровое, как перед бурей, но светлое и приветно лучезарное – мирно всплывает под узкой и длинной тучкой, свежо просияет и погрузится в лиловый её туман. Около полудня обыкновенно появляется множество круглых высоких облаков, золотисто-серых, с нежными белыми краями. Олицетворения: играющие лучи; весело и величаво поднимается могучее светило; вихри-круговороты гуляют по дорогам через пашню; меня тотчас охватила неприятная, неподвижная сырость; ночь приближалась.
Ваню Солнцева,12-ти летнего сироту,находят разведчики за линией фронта.Потеряв всю родню,Ваня бежит "на фронт,к нашим".Капитан батареи Енакиев,увидев истощённого мальчишку,вспоминает свою погибшую семью.Два года Ваня скитался по лесам,в поисках своих и разведчики,с которыми его поселили,называют Ваню "пастушонком ".Капитан боится за мальчика и решает отправить его в тыл,но не тут то было.Пастушок дважды сбегает от от опытного разведчика Биденко и через пару суток,сам встречает капитана Енакиева. Ваня возвращается на батарею и становится "сыном полка". Разведчики Биденко и Горбунков получают новое задание и с ними идёт Ваня,который знает все тайные тропы.рисовав в букваре расположение бродов,Ваня не заметил немцев и попал в плен.Капитан отправляет отряд,для мальчика,но немцы бегут от наступления наших войск,забывая о пленнике. После этого происшествия,Ваню ставят на полное довольствие и он учится артиллеристам.Ваню полюбили все орудийцы и охотно обучали его мастерству артиллерии,но больше всех мальчика полюбил капитан Енакиев,принявший мальчика,как родного погибшего сына.Ваня становится связным,между штабом и батареей.Наши войска подходят к границе с Германией. Накануне важного боя,капитан Енакиев решает усыновить Ваню,после окончания войны.Наступает бой,наши несут потери,капитан пытается отослать Ваню с передовой,но мальчик не желает покидать своих.Тогда капитан отдаёт приказ и пишет "донесение" в штаб,нарушить приказ Ваня не мог .Вернувшись,он узнал,что погибли все из расчёта первого орудия,капитан Енакиев "вызвал огонь на себя" и прикрыл наступление наших войск.Перед смертью,Енакиев написал прощальное письмо всей батарее и Ване.Похоронив капитана в родной земле,ефрейтор Биденко выполнил наказ Енакиева,сделать из Вани настоящего офицера и храброго воина,Ваню отвозят в Суворовское училище на учёбу.
Каждый поэт хотя бы в одном произведении задумывается о своём даре, пытается осознать его. В стихотворении «Музе» Фет очень тонко обозначает это незримое присутствие вдохновения: «Пришла и села. Счастлив и тревожен, ласкательный твой повторяю стих...» Муза не называется по имени во всём стихотворении, и это начало, два глагола без обозначения действующего лица, отражает неожиданность, эфемерность её появления. «Счастлив и тревожен» — противопоставление двух таких разных эмоций показывает, как зыбко вдохновение, как трудно уметь им распорядиться. И всё же дар писать — великое благо, и автор подчёркивает это, называя музу «святыня», «в венце из звёзд», «богиня». Можно сказать, что поэт равняет её с совестью, с верностью человека высшей правде. «И рабскому их буйству я в угоду твоих речей не осквернял» — резкое, хлёсткое высказывание автора своей категоричностью заставляет верить ему.
После почти негодующего тона второго четверостишия поэт вновь возвращается к спокойному и благоговейному описанию музы. «Заветная», «незримая», «нетленная», «задумчивой» — эпитеты третьего четверостишия рисуют читателю её божественное начало, снисходящее к человеку. Но здесь угадывается и некоторая похвальба автора: после утверждений, что «заботливо хранил свободу», «непосвящённых не звал» и «в угоду не осквернял», он пишет: «Всё та же ты, заветная святыня»... То есть поэт, сохранив свой дар в чистоте, уверен, что он заслужил его. И это действительно так, ведь высшую правду, как и вдохновение, нельзя склонять в угоду низменным целям.
Стихотворение написано пятистопным ямбом, с чередованием женской и мужской рифмы. Ударные окончания строф, как и инверсия, подчёркивают суть произведения: отрицание автором самой возможности управлять вдохновением. А олицетворение музы и сравнение её с божеством заставляют и читателя почувствовать всё величие и вместе с тем бремя поэтического дара. Сам же автор говорит о нём скромно: «и если дар мой пред тобой ничтожен...», допуская, что не мог в полной мере распорядиться им. Но зато смог защитить музу, сохранить её первозданную чистоту, — и этим исполнил главное назначение поэта.