Приветствую тебя, пустынный уголок, Приют спокойствия, трудов и вдохновенья, Где льется дней моих невидимый поток На лоне счастья и забвенья. Я твой — я променял порочный двор Цирцей, Роскошные пиры, забавы, заблужденья На мирный шум дубров, на тишину полей, На праздность вольную, подругу размышленья.
Я твой — люблю сей темный сад С его прохладой и цветами, Сей луг, уставленный душистыми скирдами, Где светлые ручьи в кустарниках шумят. Везде передо мной подвижные картины: Здесь вижу двух озер лазурные равнины, Где парус рыбаря белеет иногда, За ними ряд холмов и нивы полосаты, Вдали рассыпанные хаты, На влажных берегах бродящие стада, Овины дымные и мельницы крилаты; Везде следы довольства и труда…
Я здесь, от суетных оков освобожденный, Учуся в истине блаженство находить, Свободною душой закон боготворить, Роптанью не внимать толпы непросвещенной, Участьем отвечать застенчивой мольбе И не завидывать судьбе Злодея иль глупца — в величии неправом.
Оракулы веков, здесь во вас! В уединеньи величавом Слышнее ваш отрадный глас. Он гонит лени сон угрюмый, К трудам рождает жар во мне, И ваши творческие думы В душевной зреют глубине.
Но мысль ужасная здесь душу омрачает: Среди цветущих нив и гор Друг человечества печально замечает Везде невежества убийственный позор. Не видя слез, не внемля стона, На пагубу людей избранное судьбой, Здесь барство дикое, без чувства, без закона, Присвоило себе насильственной лозой И труд, и собственность, и время земледельца. Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам, Здесь рабство тощее влачится по браздам Неумолимого владельца. Здесь тягостный ярем до гроба все влекут, Надежд и склонностей в душе питать не смея, Здесь девы юные цветут Для прихоти бесчувственной злодея. Опора милая стареющих отцов, Младые сыновья, товарищи трудов, Из хижины родной идут собой умножить Дворовые толпы измученных рабов. О, если б голос мой умел сердца тревожить! Почто в груди моей горит бесплодный жар И не дан мне судьбой витийства грозный дар? Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный И рабство, падшее по манию царя, И над отечеством свободы просвещенной Взойдет ли наконец прекрасная заря?
Эпиграфом к повести «Капитанская дочка» А. С. Пушкин поставил пословицу «Береги честь смолоду» . Именно такой наказ дает отец главного героя своему сыну, Петру Андреевичу Гриневу, отправляя его на военную службу. Несмотря на юношеское легкомыслие и неопытность, Гринев сумел остаться верным отцовскому завету даже во время трагических событий Пугачевского восстания.
Благородство Петра Гринева проявлялось и в малом и в большом. По дороге к месту службы он по наивности проигрался человеку, с которым только познакомился. Никакие уговоры Савельича броситься победителю в ноги с простить долг не заставили Гринева сделать это: проигрался — отдавай. О чести Петр Гринев помнил даже в тех случаях, когда за нее можно было поплатиться жизнью. Это подтверждает случай с дуэлью. Причем здесь Гринев сражается не за свою честь, а за честь любимой девушки. Простить Швабрина, бесстыдно порочащего Машу Миронову только потому, что она отказала ему, Гринев не мог. Честь дворянина и благородного человека не позволяла молодому человеку сделать это. Можно возразить, что Швабрин тоже был дворянином. Но в этом и ответ: быть благородным, поступать по велению совести — удел не только дворян, сословие здесь не имеет значения, здесь важно воспитание, атмосфера, в которой растет человек. А атмосфера в доме Гриневых была как нельзя более подходящей для того, чтобы из Петруши вырос высоконравственный человек. Мальчику было с кого брать пример. Пушкин от лица Савельича на первых страницах повести знакомит нас с нравственными установками рода Гриневых: «Кажется, ни батюшка, ни дедушка пьяницами не бывали; о матушке и говорить нечего...» . Такими словами воспитывает старый слуга Петра Гринева, который впервые напился и вел себя недостойно. Швабрин — полная противоположность Гриневу. То, что понятие чести незнакомо этому человеку открывается уже в сцене дуэли: используя замешательство Гринева, связанное с окриком Савельича, Швабрин наносит ему удар. Честь для Швабрина ничто по сравнению с жизнью. Чтобы себя от смерти, он запросто становится на сторону Пугачева, бывшего противника, и без сожаления готов вершить суд над теми, кто еще недавно был ему если не товарищем, то сослуживцем и добрым знакомым. Машу Швабин любит, однако это чувство далеко от благородства: используя свое положение завоевателя, а ее — сироты, он бесстыдно и грубо принуждает девушку стать его женой. Совсем по-другому ведет себя в истории с Пугачевым Гринев. Сначала он мужественно идет на смерть, потом честно признается Пугачеву, что не разделяет его взглядов. Эту прямоту, еще больше, чем благодарность за старую услугу, оценил крестьянский предводитель и помиловал Гринева. Благородные чувства Гринева проявились и в эпизоде ареста. Петр не хочет впутывать в историю с Пугачевым Машу Миронову, он слишком ее любит, поэтому и не называет имени девушки. А ведь поступи он иначе, ссылки могло и не быть.
В этой сказке я расскажу вам, как верблюд получил свой горб. В начале веков, когда мир только возник и животные только принимались работать на человека, жил верблюд.Он обитал в Ревущей пустыне, так как не хотел работать и к тому же сам был ревуном. Он ел листья, шипы, колючки, молочай и ленился напропалую. Когда кто-нибудь обращался к нему, он фыркал: "Гррб...", и больше ничего.В понедельник утром пришла к нему лошадь с седлом на спине и удилами во рту. Она сказала: - Верблюд, а верблюд! Иди-ка возить вместе с нами. - Гррб... - ответил верблюд. Лошадь ушла и рассказала об этом человеку.Затем явилась собака с палкой в зубах и сказала: - Верблюд, а верблюд! Иди-ка служи и носи вместе с нами. - Гррб... - ответил верблюд. Собака ушла и рассказала об этом человеку.Затем явился вол с ярмом на шее и сказал: - Верблюд, а верблюд! Иди пахать землю вместе с нами. - Гррб... - ответил верблюд. Вол ушел и рассказал об этом человеку.В конце дня человек призвал к себе лошадь, собаку и вола и сказал им: - Знаете, мне очень жаль вас. Верблюд в пустыне не желает работать, ну и шут с ним! Зато вы вместо него должны работать вдвое.Такое решение очень рассердило троих трудолюбивых животных, и они собрались для совещания где-то на краю пустыни. Там к ним подошел верблюд, пережевывая молочай, и стал смеяться над ними. Потом он сказал "гррб..." и удалился.Вслед за тем появился повелитель всех пустынь Джинн в целом облаке пыли (Джинны, будучи волшебниками, всегда путешествуют таким Он остановился, прислушиваясь к совещанию троих.- Скажи нам, владыка пустынь, Джинн, - спросила лошадь, - справедливо ли, чтобы кто-нибудь ленился и не хотел работать? - Конечно нет, - ответил Джинн. - Так вот, - продолжала лошадь, - в глубине твоей Ревущей пустыни живет зверь с длинной шеей и длинными ногами, сам ревун. С утра понедельника он еще ничего не делал. Он совсем не хочет работать.- Фью!.. - свистнул Джинн. - Да это мой верблюд, клянусь всем золотом Аравии! А что же он говорит? - Он говорит "гррб..." - ответила собака, - и не хочет служить и носить. - А еще что он говорит? - Только "гррб..." и не хочет пахать, - ответил вол.- Ладно, - сказал Джинн, - я его проучу, подождите здесь минутку. Джинн снова закутался в свое облако и помчался через пустыню.Вскоре он нашел верблюда, который ничего не делал и смотрел на собственное отражение в луже воды. - Эй, дружище! - сказал Джинн. - Я слышал, будто ты не хочешь работать. Правда ли это? - Гррб... - ответил верблюд.Джинн сел, подперев подбородок рукой, и стал придумывать великое заклинание, а верблюд все смотрел на свое отражение в луже воды. - Благодаря твоей лени трое животных с утра понедельника принуждены были работать за тебя, - сказал Джинн и продолжал обдумывать заклинание, подперев подбородок рукою.- Гррб... - ответил верблюд. - Фыркать тебе не следует, - заметил Джинн. - Ты уж слишком много фыркаешь. А вот что я тебе скажу: ступай работать. Верблюд снова ответил "гррб...", но в это время почувствовал, что его ровная спина, которой он так гордился, вдруг стала вздуваться, вздуваться и наконец на ней образовался огромный горб.- Видишь, - сказал Джинн, - этот горб у тебя вырос потому, что ты не хотел работать. Сегодня уже среда, а ты еще ничего не делал с самого понедельника, когда началась работа. Теперь настал и твой черед.- Как же я могу работать с такой штукой на спине? - заявил верблюд. - Я это устроил нарочно, - сказал Джинн, - так как ты пропустил целых три дня. Отныне ты сможешь работать три дня без всякой пищи, и горб прокормит тебя. Ты не вправе жаловаться, будто я о тебе не позаботился. Бросай свою пустыню, иди к трем друзьям и веди себя как следует. Да поворачивайся живее!Как верблюд ни фыркал, а пришлось ему взяться за работу вместе с остальными животными. Однако он и до сих пор еще не наверстал тех трех дней, которые пропустил с самого начала, и до сих пор еще не научился вести себя как следует.- КОНЕЦ -
Приветствую тебя, пустынный уголок,
Приют спокойствия, трудов и вдохновенья,
Где льется дней моих невидимый поток
На лоне счастья и забвенья.
Я твой — я променял порочный двор Цирцей,
Роскошные пиры, забавы, заблужденья
На мирный шум дубров, на тишину полей,
На праздность вольную, подругу размышленья.
Я твой — люблю сей темный сад
С его прохладой и цветами,
Сей луг, уставленный душистыми скирдами,
Где светлые ручьи в кустарниках шумят.
Везде передо мной подвижные картины:
Здесь вижу двух озер лазурные равнины,
Где парус рыбаря белеет иногда,
За ними ряд холмов и нивы полосаты,
Вдали рассыпанные хаты,
На влажных берегах бродящие стада,
Овины дымные и мельницы крилаты;
Везде следы довольства и труда…
Я здесь, от суетных оков освобожденный,
Учуся в истине блаженство находить,
Свободною душой закон боготворить,
Роптанью не внимать толпы непросвещенной,
Участьем отвечать застенчивой мольбе
И не завидывать судьбе
Злодея иль глупца — в величии неправом.
Оракулы веков, здесь во вас!
В уединеньи величавом
Слышнее ваш отрадный глас.
Он гонит лени сон угрюмый,
К трудам рождает жар во мне,
И ваши творческие думы
В душевной зреют глубине.
Но мысль ужасная здесь душу омрачает:
Среди цветущих нив и гор
Друг человечества печально замечает
Везде невежества убийственный позор.
Не видя слез, не внемля стона,
На пагубу людей избранное судьбой,
Здесь барство дикое, без чувства, без закона,
Присвоило себе насильственной лозой
И труд, и собственность, и время земледельца.
Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам,
Здесь рабство тощее влачится по браздам
Неумолимого владельца.
Здесь тягостный ярем до гроба все влекут,
Надежд и склонностей в душе питать не смея,
Здесь девы юные цветут
Для прихоти бесчувственной злодея.
Опора милая стареющих отцов,
Младые сыновья, товарищи трудов,
Из хижины родной идут собой умножить
Дворовые толпы измученных рабов.
О, если б голос мой умел сердца тревожить!
Почто в груди моей горит бесплодный жар
И не дан мне судьбой витийства грозный дар?
Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный
И рабство, падшее по манию царя,
И над отечеством свободы просвещенной
Взойдет ли наконец прекрасная заря?