1. дарёнка- дочка богатой семьи осиратела её взял старик какованя- одинокий старик живён на заводе 2.дарёнка- одета в красный платок и платьице с узорами какованя- ободраная рубаха и штаны 3. дарёнка- весёлая немного пугливая и очень любопытная девочка какованя- весёлый старик мастер рассказывать сказки 4.дарёнка- убирает. готовит любит гладить мурёнку какованя- летом добывает золото а зимой ходит на охоту
Строгий суд Печорина над самим собой, постоянный самоанализ, мешающий радостно ощущать жизнь, в то же время не позволяет ему удовлетвориться малым, быть довольным «самим собой, своим обедом и женой» . Что же касается сомнений, которые часто овладевают героем, они - необходимое условие, один из этапов на пути к познанию истины, они не мешают «решительности характера» , как говорит сам герой в «Фаталисте» . Однако у Печорина и эта черта доведена до предела. Если бы сомнение у него было только этапом на путл к познанию истины, если бы оно было переходным моментом от мысли к действию, была бы несомненной его положительная роль. Но, как пишет Е. Михайлова, «сомнение, отрицание, неверие, - у Печорина стало хроническим состоянием, превратилось в безнадежный скептицизм. И в этом трагедия Печорина, в этом - проклятое клеймо среды и эпохи» .
Раздвоенность сознания и двойственность Печорина сказываются на его языке. Любовь никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил; я любил для себя, для собственного удовольствия» . Или: «Признаюсь еще, чувство неприятное, но знакомое пробежало слегка в это мгновение по моему сердцу: это чувство было зависть; я говорю смело «зависть» , потому что привык себе во всем признаваться» . В обоих этих случая интонация строго повествовательная, речь спокойная, ровная, логичная. Предложения сложные по составу, большие. Нет никаких недомолвок - и ни одного многоточия; ! Нет живого чувства, волнения - и ни одного восклицания пли вопроса: вместо них объяснительное «потому что. , » Это уже не речь поэта, а почти деловая протокольная запись. Беспощадный анализ разлагает самые непосредственные и цельные душевные движения. Рефлексия вызвана у Печорина невозможностью действовать. Потребность в действии, не находя выхода, заставляет человека погружаться в свой внутренний мир и ввергает его в мучительное противоречие с самим собой.
У разных натур самоанализ может принимать разные формы. Печоринский анализ отличается бесстрашием и искренностью, отсутствием попыток оправдать себя. Иногда герой оказывается к себе более суровым, чем того заслуживает; порой он отрицает добрые порывы и чувства, к каким в действительности и нередко поступает вопреки тому, что говорит. Этот разлад очевиден, ученики наблюдали его при анализе отдельных эпизодов. Можно умножить примеры, доказывающие, что Печорин непоследователен, что его поступки не всегда соответствуют словам. Ученики делают это, опираясь на’ собственные наблюдения (домашнее задание к третьему уроку) . Печорин говорит, что никогда ничем не жертвовал для тех, кого любил. А 11 июня записывает, что всегда готов был ради женщины «жертвовать спокойствием, честолюбием, жизнью» . Он говорит Вернеру, что не вынес из жизненной бури ни одного чувства, а сам оказывается любить и страдать, как юноша, о чем можно судить по его отчаянию после отъезда Веры.
Печорин в романе одинок и бравирует своей не к любви и дружбе, но пишет в дневнике: «теперь я только хочу быть любимым, и то очень немногими; даже мне кажется, одной постоянной привязанности мне было бы довольно: жалкая привычка сердца! » Он признается, что чувствует «необходимость излить свои мысли в дружеском рзаговоре» . Ему нужна чья-то близость, он устал от одиночества, но признается в этом только себе, да и то редко. Относя себя к «жалким потомкам» , он как будто бы должен быть не испытывать наслаждение, «которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или с судьбою, но доказывает обратное, бросаясь безоружным на пьяного разъяренного казака. Вся цепь больших и малых противоречий связана с одним: поступки героя не отвечают его внутренним потребностям, и главное противоречие его личности выступает как несоответствие между его высокими возможностями и мелкими делами. Сам Печорин говорит: «…делая моя жизнь была только цепь грустных и неудачных противуречий -сердцу или рассудку».
Жулька также принадлежала к очень распространенной породе маленьких собак, тех тонконогих собачек с гладкой черной шерстью и желтыми подпалинами над бровями и на груди, которых так любят отставные чиновницы. Основной чертой ее характера была деликатная, почти застенчивая вежливость. Это не значит, чтобы она тотчас же перевертывалась на спину, начинала улыбаться или униженно ползала на животе, как только с ней заговаривал человек (так поступают все лицемерные, льстивые и трусливые собачонки). Нет, к доброму человеку она подходила с свойственной ей смелой доверчивостью, опиралась на его колено своими передними лапками и нежно протягивала мордочку, требуя ласки. Деликатность ее выражалась главным образом в манере есть. Она никогда не по наоборот, ее всегда приходилось упрашивать, чтобы она взяла косточку. Если же к ней во время еды подходила другая собака или люди, Жулька скромно отходила в сторону с таким видом, который как будто бы говорил: «Кушайте, кушайте Я уже совершенно сыта…» Право же, в ней в эти моменты было гораздо меньше собачьего, чем в иных почтенных человеческих лицах во время хорошего обеда.
Конечно, Жулька единогласно признавалась комнатной собачкой. Что касается до Барбоса, то нам, детям, очень часто приходилось его отстаивать от справедливого гнева старших и пожизненного изгнания во двор. Во-первых, он имел весьма смутные понятия о праве собственности (особенно если дело касалось съестных припасов), а во-вторых, не отличался аккуратностью в туалете. Этому разбойнику ничего не стоило стрескать в один присест добрую половину жареного пасхального индюка, воспитанного с особенною любовью и откормленного одними орехами, или улечься, только что выскочив из глубокой и грязной лужи, на праздничное, белое, как снег, покрывало маминой кровати.
Между ним и Жулькой царствовало редкое согласие и самая нежная любовь. Может быть, втайне Жулька осуждала своего друга за буйный нрав и дурные манеры, но во всяком случае явно она никогда этого не высказывала. Она даже и тогда сдерживала свое неудовольствие, когда Барбос, проглотив в несколько приемов свой завтрак, нагло облизываясь, подходил к Жулькиной миске и засовывал в нее свою мокрую мохнатую морду. Вечером, когда солнце жгло не так сильно, обе собаки любили поиграть и повозиться на дворе. Они то бегали одна от другой, то устраивали засады, то с притворно-сердитым рычанием делали вид, что ожесточенно грызутся между собой.
Когда Жульку осмотрели, то на ней не нашли ни одного следа зубов. Вероятно, собака не успела ее даже укусить. Но напряжение героического порыва и ужас пережитых мгновений не даром бедной Жульке… С ней случилось что-то странное, необъяснимое. Если бы собаки обладали сходить с ума, я сказал бы, что она помешалась. В один день она исхудала до неузнаваемости; то лежала по целым часам в каком-нибудь темном углу; то носилась по двору, кружась и подпрыгивая. Она отказывалась от пищи и не оборачивалась, когда ее звали по имени.
На третий день она так ослабела, что не могла подняться с земли. Глаза ее, такие же светлые и умные, как и прежде, выражали глубокое внутреннее мучение. По приказанию отца, ее отнесли в пустой дровяной сарай, чтобы она могла там спокойно умереть. (Ведь известно, что только человек обставляет так торжественно свою смерть. Но все животные, чувствуя приближение этого омерзительного акта, ищут уединения.)
Через час после того, как Жульку заперли, к сараю прибежал Барбос. Он был сильно взволнован и принялся сначала визжать, а потом выть, подняв кверху голову. Иногда он останавливался на минуту, чтобы понюхать с тревожным видом и настороженными ушами щель сарайной двери, а потом опять протяжно и жалостно выл.
Его пробовали отзывать от сарая, но это не Его гнали и даже несколько раз ударили веревкой; он убегал, но тотчас же упорно возвращался на свое место и продолжал выть.
Так как дети вообще стоят к животным гораздо ближе, чем это думают взрослые, то мы первые догадались, чего хочет Барбос.
— Папа, пусти Барбоса в сарай. Он хочет проститься с Жулькой. Пусти папа, — пристали мы к отцу.
Он сначала сказал: «Глупости!» Но мы так лезли к нему и так хныкали, что он должен был уступить.
И мы были правы. Как только отворили дверь сарая, Барбос стремглав бросился к Жульке, бессильно лежавшей на земле, обнюхал ее и с тихим визгом стал лизать ее в глаза, в морду, в уши. Жулька слабо помахивала хвостом и старалась приподнять голову — ей это не удалось. В прощании собак было что-то трогательное. Даже прислуга, глазевшая на эту сцену, казалась тронутой.
Когда Барбоса позвали, он повиновался и, выйдя из сарая, лег около дверей на земле. Он уже, больше не волновался и не выл, а лишь изредка поднимал голову и как будто бы прислушивался к тому, что делается в сарае. Часа через два он опять завыл, но так громко и так выразительно, что кучер должен был достать ключи и отворить двери. Жулька лежала неподвижно на боку. Она издохла…
какованя- одинокий старик живён на заводе
2.дарёнка- одета в красный платок и платьице с узорами
какованя- ободраная рубаха и штаны
3. дарёнка- весёлая немного пугливая и очень любопытная девочка
какованя- весёлый старик мастер рассказывать сказки
4.дарёнка- убирает. готовит любит гладить мурёнку
какованя- летом добывает золото а зимой ходит на охоту