восемнадцатый век в комедии фонвизина
восемнадцатый век в комедии фонвизина - это век пороков общества, почти полное отсутствие образованности, мир простаковых и скотининых, то есть мир силы и власти крепостников. особенность бытия состоит именно в отсутствии идеалов как таковых, здесь властвует грубость, низость, бездуховность, оскорбления. может быть, по началу комедия и кажется сложной, а ее герои однообразными, но если внимательно вникнуть в текст комедии, начинаешь совершенно по-другому воспринимать происходящее. мне нравится это бессмертное произведение, потому что оно действительно актуально в наши дни. оглянитесь, сколько вокруг нас таких митрофанушек с богатыми папеньками и маменьками, которые и сейчас не хотят ни учиться, ни работать, живут на всём готовеньком и в ус не дуют. митрофанушка - главный герой, он и есть "недоросль", родителями. его отец - простаков во всем подчиняется своей жене и не имеет права голоса в семье, именно от матери митрофанушки зависит все, что происходит в жизни этого семейства. основная мысль и идея - осуждение дворянского воспитания, ведь недоросль - это молодой дворянин, который не получил документа об образовании, их не принимали на службу, и им не разрешалось вступать в брак. митрофанушка - именно образец такого недоросля, который на вопрос "дверь - это прилагательное или существительное? " совершенно серьезно спрашивает: какая дверь? а далее он объясняет, что дверь, которую приложили, прилагательное, а дверь, которая в чулане стоит, пока еще существительное. ну не смешно ли? а теперь посмотрите вокруг, разве исчезли они, митрофанушки, из нашего общества? нет, по-моему, их стало еще больше.автор в своей комедии показал государство в миниатюре. он нарисовал, и талантливо, все слои общества: мир крепостных мы воспринимаем через образы крепостных палашки и няни еремевны, жизнь их безрадостна, однообразна и по большей мере несчастна; следующий слой общества - сам митрофанушка и его учителя; некоторую прослойку образуют правдин и милон; наконец, сословие помещиков простаковы-скотинины. поэтому мы можем с уверенностью сказать, что фонвизин соединил поместье крепостников - "скотный двор" - высший свет - императорский двор. таков восемнадцатый век в бессмертной комедии фонвизина "недоросль".
Это краткое содержание читается за 4-5 минут
К старухе Агафье Журавлёвой приехал сын Константин Иванович. С женой и дочкой. Проведать, отдохнуть. Подкатил на такси, и они всей семьёй долго вытаскивали чемоданы из багажника. К вечеру в деревне узнали подробности: сам он — кандидат, жена тоже кандидат, дочь — школьница.
Вечером же у Глеба Капустина на крыльце собрались мужики. Как-то так получилось, что из их деревни много вышло знатных людей — полковник, два лётчика, врач, корреспондент. И так повелось, что, когда знатные приезжали в деревню и в избе набивался вечером народ, приходил Глеб Капустин и срезал знатного гостя. И вот теперь приехал кандидат Журавлев...
Глеб вышел к мужикам на крыльцо, спросил:
— Гости к бабке Агафье приехали?
— Кандидаты!
— Кандидаты? — удивился Глеб. — Ну пошли проведаем кандидатов.
Получалось, что мужики ведут Глеба, как опытного кулачного бойца.
Кандидат Константин Иванович встретил гостей радостно, захлопотал вокруг стола. Расселись. Разговор пошёл дружнее, стали уж забывать про Глеба Капустина... И тут он попёр на кандидата.
— В какой области выявляете себя? Философия?
— Можно и так сказать
— И как сейчас философия определяет понятие невесомости?
— Почему — сейчас?
— Но ведь явление открыто недавно. Натурфилософия определит это так, стратегическая философия — совершенно иначе...
— Да нет такой философии — стратегической, — заволновался кандидат. — Вы о чем вообще-то?
— Да, но есть диалектика природы, — спокойно, при общем внимании продолжал Глеб. — А природу определяет философия. Поэтому я и спрашиваю, нет ли растерянности среди философов?
Кандидат искренне засмеялся. Но засмеялся один и почувствовал неловкость. Позвал жену: «Валя, тут у нас какой-то странный разговор!»
— Хорошо, — продолжал Глеб, — а как вы относитесь к проблеме шаманизма?
— Да нет такой проблемы! — опять сплеча рубанул кандидат.
Теперь засмеялся Глеб.
— Ну на нет и суда нет. Проблемы нет, а эти... танцуют, звенят бубенчиками. Да? Но при же-ла-нии их как бы и нет. Верно... Ещё один вопрос: как вы относитесь к тому, что Луна тоже дело рук разума. Что на ней есть разумные существа.
— Ну и что? — спросил кандидат.
— А где ваши расчёты естественных траекторий? Как вообще ваша космическая наука сюда может быть приложена?
— Вы кого спрашиваете?
— Вас, мыслителей. Мы-то ведь не мыслители, у нас зарплата не та. Но если вам интересно, могу поделиться. Я предложил бы начертить на песке схему нашей Солнечной системы, показать, где мы. А потом показать, по каким законам, скажем, я развивался.
— Интересно, по каким же? — с иронией спросил кандидат и значительно посмотрел на жену. Вот это он сделал зря, потому что значительный взгляд был перехвачен. Глеб взмыл ввысь и оттуда ударил по кандидату:
— Приглашаете жену посмеяться. Только, может быть, мы сперва научимся хотя бы газеты читать. Кандидатам это тоже бывает полезно...
— Послушайте!
— Да нет уж, послушали. Имели, так сказать, удовольствие. Поэтому позвольте вам заметить, господин кандидат, что кандидатство — это не костюм, который купил — и раз и навсегда. И даже костюм время от времени надо чистить. А уж кандидатство-то тем более... поддерживать надо.
На кандидата было неловко смотреть, он явно растерялся. Мужики отводили глаза.
— Нас, конечно, можно удивить, подкатить к дому на такси, вытащить из багажника пять чемоданов... Но... если приезжаете в этот народ, то подготовленней надо быть. Собранней. Скромнее.
— Да в чем же наша нескромность? — не выдержала жена кандидата.
— А вот когда одни останетесь, подумайте хорошенько. До свидания. Приятно провести отпуск... среди народа!
Глеб усмехнулся и не торопясь вышел из избы. Он не слышал, как потом мужики, расходясь от кандидата, говорили: «Оттянул он его!.. Дошлый, собака. Откуда он про Луну-то знает?.. Срезал». В голосе мужиков даже как бы жалость к кандидатам, сочувствие. Глеб же Капустин по-прежнему удивлял. Изумлял. Восхищал даже. Хоть любви тут не было. Глеб жесток, а жестокость никто, никогда, нигде не любил ещё.