Главный герой рассказа, “сельский житель Глеб Капустин”, слишком уж не похож на любимых шукшинских “чудиков” — добродушных, бесхитростных, живущих с открытым сердцем людей. Портрет главного героя — “мужик.. . начитанный и ехидный” — и говорится о его страсти срезать, ставить в тупик приезжих знаменитостей. Описание внешности ограничивается двумя штрихами: “толстогубый, белобрысый мужик лет сорока”. Ничего необыкновенного. Глеб Капустин знает себе цену, он считает себя достаточно эрудированным человеком. Когда ему сообщают о приезде кандидатов к бабке Агафье, он восклицает: “О-о! Голой рукой не возьмёшь”. Глеб выступает в роли кулачного бойца, и задача его — во что бы то ни стало победить. А один из приёмов — сбить с толку своими художествами заезжего интеллектуала. Наивны, смешны наскоки деревенского “полуучёного”, но он не хочет понимать этого. Глеба переполняют чувства гордости, радости в тот момент, когда он взмывает ввысь “и оттуда с высокой выси” ударяет по кандидату. Ему важно, чтобы непременно была философия. Видимо, в этой области Глеб разбирался лучше всего, чувствовал себя как рыба в воде. Он не подозревает, что филология и философия — совершенно разные науки, ведёт себя уверенно, напористо, умничает. В поставленных им вопросах совершенно не прослеживается логика. То он говорит о первичности духа и материи, то вдруг перескакивает на проблему шаманизма, то касается предложения, выдвинутого учёными, что Луна лежит на искусственной орбите. Очень трудно уследить за ходом его мыслей, тем более что Глеб не всегда правильно использует термины, называет такие, которых не было и нет: “Натурфилософия, допустим, определит это так, стратегическая философия — совершенно иначе... ” На ответы кандидатов наук он реагирует то с небрежением, то с усмешкой, то с ехидцей, то с откровенным издевательством. В конце концов Глеб в словесном поединке всё-таки достигает кульминационного момента — “взмывает ввысь”. Как он это любит делать! Ведь дальше всё случается само собой — и он становится победителем. Глеб Капустин — спорщик, опытный говорун, владеющий множеством интонаций, умеющий пощеголять “учёным словцом”, к месту вставить поговорку, присказку: “Голой рукой не возьмёшь”, “Кандидатов сейчас как нерезаных собак”, “Баба с возу — коню легче”, “Можно сто раз повторить слово «мёд» , но от этого во рту не станет сладко”, “Можно сотни раз писать во всех статьях слово «народ» , но знаний от этого не прибавится”. Речь героя насыщена книжными словами и оборотами (“входит в минимум”, “лежать на орбите”, “вопрос не глобальный”, “расчёты траекторий”), несвойственными устной речи канцеляризмами (“в какой области выявляете себя”, “позвольте заметить”). Комическую окраску речи Глеба придают постоянные ошибки в использовании иностранных слов, ложные термины (“стратегическая философия”, “общеобразовательные кандидаты”, “проблема шаманизма”). Сочетание разнородного и производит комический эффект. По словам автора, Глеб — “начитанный и ехидный” человек, любви к нему никто не испытывает. “Глеб жесток, а жестокость никто, никогда, нигде не любил ещё”. Шукшину важно раскрыть через подробный словесный поединок не только характер героя, но и показать страшноватую природу смеха, переодевания Глеба в спорщика, “полуучёного”: с одной стороны, он высмеивает затасканные формулы, весь поток информации из Москвы, а с другой — как бы предупреждает, что и провинция себе на уме, что она не только объект манипуляций, “объегоривания”. Писатель одним из первых задумался над проблемой огромной важности: почему вся эта деревенская, низовая Россия так боится Москвы, владеющей “телевластью”, экспериментов над собой, исходящих из столицы? В этом отношении Глеб выступает как бы заступником деревни, отражает время в его противоречиях, “срезает” один за другим “нарост догм и лжи”.
У книзі Юрія Винничука “Місце для дракона” все перевертається з ніг на голову: дракон зовсім не лютий і кровожерливий хижак, що поїдає пишних молодиць, а добрий травоїдний мрійник та романтик. Тішиться метеликам, пише вірші та читає Біблію. Біля його печери замість людських останків милують око доглянуті клумбочки мальв, а своє полум’яне дихання він спрямовує тільки вгору – щоб не нищити природу. А найцікавіше, що дракон, він же Грицько, пише вірші. Лише одна річ залишається незмінною: у світі й досі діють “драконячі закони”. Традиції, мислить володар, у князівстві якого миролюбно живе дракон Грицько, зобов’язують будь-що вбити дракона. Тож князівські посланці скликають лицарів із усіх усюд, проте, зібравшись докупи, відважні лицарі… роз’їхались, адже “лютий хижак” й гадки не мав з кимось боротися, щоб бува не завдати нікому шкоди. Ось така каламбурна зав’язка Винничукової повісті-казки. Далі, як за сценарієм, розпочинається підступна гра на людських, тобто на драконячих, емоціях: князь усе частіше навідується до свого буцімто друга дракона й розповідає про свої клопоти через нього. М’якосердий Грицько, він же “кровожерливий” дракон, погоджується битися з лицарями, щоб догодити князеві. “Життя володаря не варте й одного рядка поета”, – розпачливо промовляє Грицькові його наставник і вчитель, самотній старий пустельник. – “Навіщо виховував у ньому розуміння краси й добра? Навіщо зробив з нього поета? Поети так тяжко помирають, і нема їм на цьому світі місця, бо вони нетутешні”. Продовжуючи демонструвати весь парадокс того, що відбувається, автор укладає в уста дракона не менш парадоксальну прощальну молитву до Господа. Але чи принесло вбивство дракона спокій та мир у князівство? Ні, воно лише пробудило лихі інстинкти. “Що станеться, коли народові буде замало смерті змія, бо зло ним не вичерпалось? Що буде, коли він кинеться шукати й інші джерела зла? Одного дракона на всю державу замало. Де взяти ще стільки драконів, аби кожен мав кого розп’ясти? Де взяти стільки юд, аби мали на кого перекласти провину? Коли народ не має кого проклинати – сили його підупадають. Боже! Пошли нам драконів!” – роздумує автор. Доповнює ці апокаліпсистичні роздуми фастасмагорія про тоталітарне місто щурів “Ласкаво просимо в Щуроград”. Автор говорить вустами головного персонажа: “Ми народ ліриків, а не воїнів. І вже тому приречені на загибель. Народ, що не породив жодного диктатора, не може називатися нацією. Це лише юрба, об’єднана мовою, вишиванками й піснями про безсмертя. Зважте – співають про безсмертя, перебуваючи на порозі смерті!” На таких дещо моторошних думках хочемо завершити нашу оповідь. Усе інше нехай підкаже серце та прочитання пророчого “Місця для дракона” – другої книги із серії “Твори” Юрія Винничука.
На мою думку, перемогло зло тому що дракон був не лютим і кровожерливим хижаком,а був добрий писав вірші і харчувався тільки травичкою. крім того помер пустельник який допоміг дракону грицьку опанувати освіту, вони часто проводили час разом проте чоловік помер від хвороби. а король викликав лицарів які зрештою і вбили дракона, невинного ні в чому. але чи принесло вбивство дракона спокій та мир у князівство? ні, воно лише пробудило лихі інстинкти. “що станеться, коли народові буде замало смерті змія, бо зло ним не вичерпалось? що буде, коли він кинеться шукати й інші джерела зла? одного дракона на всю державу замало. де взяти ще стільки драконів, аби кожен мав кого розп’ясти? де взяти стільки юд, аби мали на кого перекласти провину? коли народ не має кого проклинати – сили його пі. боже! пошли нам драконів! ”
Глеб Капустин знает себе цену, он считает себя достаточно эрудированным человеком. Когда ему сообщают о приезде кандидатов к бабке Агафье, он восклицает: “О-о! Голой рукой не возьмёшь”. Глеб выступает в роли кулачного бойца, и задача его — во что бы то ни стало победить. А один из приёмов — сбить с толку своими художествами заезжего интеллектуала. Наивны, смешны наскоки деревенского “полуучёного”, но он не хочет понимать этого. Глеба переполняют чувства гордости, радости в тот момент, когда он взмывает ввысь “и оттуда с высокой выси” ударяет по кандидату.
Ему важно, чтобы непременно была философия. Видимо, в этой области Глеб разбирался лучше всего, чувствовал себя как рыба в воде. Он не подозревает, что филология и философия — совершенно разные науки, ведёт себя уверенно, напористо, умничает. В поставленных им вопросах совершенно не прослеживается логика. То он говорит о первичности духа и материи, то вдруг перескакивает на проблему шаманизма, то касается предложения, выдвинутого учёными, что Луна лежит на искусственной орбите. Очень трудно уследить за ходом его мыслей, тем более что Глеб не всегда правильно использует термины, называет такие, которых не было и нет: “Натурфилософия, допустим, определит это так, стратегическая философия — совершенно иначе... ” На ответы кандидатов наук он реагирует то с небрежением, то с усмешкой, то с ехидцей, то с откровенным издевательством. В конце концов Глеб в словесном поединке всё-таки достигает кульминационного момента — “взмывает ввысь”. Как он это любит делать! Ведь дальше всё случается само собой — и он становится победителем. Глеб Капустин — спорщик, опытный говорун, владеющий множеством интонаций, умеющий пощеголять “учёным словцом”, к месту вставить поговорку, присказку: “Голой рукой не возьмёшь”, “Кандидатов сейчас как нерезаных собак”, “Баба с возу — коню легче”, “Можно сто раз повторить слово «мёд» , но от этого во рту не станет сладко”, “Можно сотни раз писать во всех статьях слово «народ» , но знаний от этого не прибавится”. Речь героя насыщена книжными словами и оборотами (“входит в минимум”, “лежать на орбите”, “вопрос не глобальный”, “расчёты траекторий”), несвойственными устной речи канцеляризмами (“в какой области выявляете себя”, “позвольте заметить”). Комическую окраску речи Глеба придают постоянные ошибки в использовании иностранных слов, ложные термины (“стратегическая философия”, “общеобразовательные кандидаты”, “проблема шаманизма”). Сочетание разнородного и производит комический эффект.
По словам автора, Глеб — “начитанный и ехидный” человек, любви к нему никто не испытывает. “Глеб жесток, а жестокость никто, никогда, нигде не любил ещё”. Шукшину важно раскрыть через подробный словесный поединок не только характер героя, но и показать страшноватую природу смеха, переодевания Глеба в спорщика, “полуучёного”: с одной стороны, он высмеивает затасканные формулы, весь поток информации из Москвы, а с другой — как бы предупреждает, что и провинция себе на уме, что она не только объект манипуляций, “объегоривания”. Писатель одним из первых задумался над проблемой огромной важности: почему вся эта деревенская, низовая Россия так боится Москвы, владеющей “телевластью”, экспериментов над собой, исходящих из столицы? В этом отношении Глеб выступает как бы заступником деревни, отражает время в его противоречиях, “срезает” один за другим “нарост догм и лжи”.