Я попала в космос, там я подружилась с инопланетянами. Теперь они мои новые друзья. Мне очень понравилось это путешествие. А моих новых друзей я навешаю.
Однажды в детстве я увидел программу про Солнечную систему, и понял, что хочу стать космонавтом! Весь день я твердил об этом родителям, а потом настал вечер и я пошёл спать. Ночью мне приснилось, как я стал первым человек полетевшим на марс! У меня было там много приключений, я познакомился с инопланетянином и когда настало время лететь обратно, я взял с собой камешек на память.На утро я рассказал все родителям, и они поддержали меня.
«Умереть так, как умер Базаров, — все равно, что сделать великий подвиг» 5. Анализ эпизода «Смерть Базарова»
Последние страницы романа, посвященные смерти главного героя, — самые важные. По словам Д. И. Писарева: «Весь интерес, весь смысл романа заключается в смерти Базарова… Описание смерти Базарова составляет лучшее место в романе Тургенева; я сомневаюсь даже, чтобы во всех произведениях нашего художника нашлось бы что-нибудь более замечательное» .
Тургенев вспоминает: «Я однажды прогуливался и думал о смерти. Вслед за тем передо мной возникла картина умирающего человека. Это был Базаров. Сцена произвела на меня сильное впечатление, и затем начали развиваться остальные действующие лица и само действие» .
Приступая к анализу образа Базарова в финальной сцене, следует разобраться в трех вопросах:
Почему Тургенев так заканчивает жизнь Базарова («фигура… обреченная на погибель») ? Здесь уместно вспомнить взгляды Тургенева на природу и взаимоотношения человека и природы, а также его отношение к революции, к революционному разрушению и насилию. Как писатель показывает героя в момент смерти? («Когда я писал заключительные строки „Отцов и детей“, я принужден был отклонять голову, чтобы слезы не капали на рукопись» , — писал автор. В последних сценах Тургенев любит Базарова и показывает его достойным восхищения. ) Как Тургенев приводит своего героя к смерти?
Взбираясь по лестнице, ведшей к Петровичу, которая, надобно отдать справедливость, была вся умащена водой и проникнута насквозь тем спиртуозным запахом, который ест глаза и, как известно, присутствует неотлучно на всех черных лестницах петербургских домов, - взбираясь по лестнице, Акакий Акакиевич уже подумывал о том, сколько запросит Петрович, и мысленно положил не давать больше двух рублей. Дверь была отворена, потому что хозяйка, готовя какую-то рыбу, напустила столько дыму в кухне, что нельзя было видеть даже и самых тараканов. Акакий Акакиевич через кухню, не замеченный даже самою хозяйкою, и вступил наконец в комнату, где увидел Петровича, сидевшего на широком деревянном некрашеном столе и подвернувшего под себя ноги свои, как турецкий паша. Ноги, по обычаю портных, сидящих за работою, были нагишом. И прежде всего бросился в глаза большой палец, очень известный Акакию Акакиевичу, с каким-то изуродованным ногтем, толстым и крепким, как у черепахи череп. На шее у Петровича висел моток шелку и ниток, а на коленях была какая-то ветошь. Он уже минуты с три продевал нитку в иглиное ухо, не попадал и потому очень сердился на темноту и даже на самую нитку, ворча вполголоса: "Не лезет, варварка; уела ты меня, шельма этакая!" Акакию Акакиевичу было неприятно, что он пришел именно в ту минуту, когда Петрович сердился: он любил что-либо заказывать Петровичу тогда, когда последний был уже несколько под куражем, или, как выражалась жена его, "осадился сивухой, одноглазый черт". В таком состоянии Петрович обыкновенно очень охотно уступал и соглашался, всякий раз даже кланялся и благодарил. Потом, правда, приходила жена, плачусь, что муж-де был пьян и потому дешево взялся; но гривенник, бывало, один прибавишь, и дело в шляпе. Теперь же Петрович был, казалось, в трезвом состоянии, а потому крут, несговорчив и охотник заламливать черт знает какие цены. Акакий Акакиевич смекнул это и хотел было уже, как говорится, на попятный двор, но уж дело было начато. Петрович прищурил на него очень пристально свой единственный глаз, и Акакий Акакиевич невольно выговорил:- Здравствуй, Петрович!- Здравствовать желаю, судырь, - сказал Петрович и покосил свой глаз на руки Акакия Акакиевича, желая высмотреть, какого рода добычу тот нес.- А я вот к тебе, Петрович, того...Нужно знать, что Акакий Акакиевич изъяснялся большею частью предлогами, наречиями и, наконец, такими частицами, которые решительно не имеют никакого значения. Если же дело было очень затруднительно, то он даже имел обыкновение совсем не оканчивать фразы, так что весьма часто, начавши речь словами: "Это, право, совершенно того..." - а потом уже и ничего не было, и сам он позабывал, думая, что все уже выговорил.- Что ж такое? - сказал Петрович и обсмотрел в то же время своим единственным глазом весь вицмундир его, начиная с воротника до рукавов, спинки, фалд и петлей, - что все было ему очень знакомо, потому что было собственной его работы. Таков уж обычай у портных: это первое, что он сделает при встрече.- А я вот того, Петрович... шинель-то, сукно... вот видишь, везде в других местах, совсем крепкое, оно немножко запылилось, и кажется, как будто старое, а оно новое, да вот только в одном месте немного того... на спине, да еще вот на плече одном немного попротерлось, да вот на этом плече немножко - видишь, вот и все. И работы немного...Петрович взял капот, разложил его сначала на стол, рассматривал долго, покачал головою и полез рукою на окно за круглой табакеркой с портретом какого-то генерала, какого именно, неизвестно, потому что место, где находилось лицо, было проткнуто пальцем и потом заклеено четвероугольным лоскуточком бумажки. Понюхав табаку, Петрович растопырил капот на руках и рассмотрел его против света и опять покачал головою. Потом обратил его подкладкой вверх и вновь покачал, вновь снял крышку с генералом, заклеенным бумажкой, и, натащивши в нос табаку, закрыл, спрятал табакерку и наконец сказал:- Нет, нельзя поправить: худой гардероб!У Акакия Акакиевича при этих словах екнуло сердце.- Отчего же нельзя, Петрович? - сказал он почти умоляющим голосом ребенка, - ведь только всего что на плечах поистерлось, ведь у тебя есть же какие-нибудь кусочки...- Да кусочки-то можно найти, кусочки найдутся, - сказал Петрович, - да нашить-то нельзя: дело совсем гнилое, тронешь иглой - а вот уж оно и ползет.- Пусть ползет, а ты тотчас заплаточку.- Да заплаточки не на чем положить, укрепиться ей не за что, подержка больно велика. Только слава что сукно, а подуй ветер, так разлетится.- Ну, да уж прикрепи. Как же этак, право, того!..
