Счастье может обмануть когда-нибудь!
Встретить бы кого-нибудь разумного для разнообразия!
Да здравствуют неименины!
Ты всегда можешь взять больше, чем ничего.
Но чтобы совершить невозможное, нужно лишь уверовать, что вы на это Открою тебе секрет: безумцы всех умней.
Во сне не случится плохого, но если испугаешься, можно ведь и проснуться — от лёгкого щипка.
Если б нормы предписывали вплетать в волосы живую селёдку, соблюдала бы ты их?
Ты прекрасна. Не хватает лишь улыбки.
Я старше и монарше!
Мы с тобой не пара, пойми. Дело не в запорах, конечно.
Все чудливей и странноватей.
Собаки легковерны, как дети.
Вижу кто-то из встречных был неприветлив и когтист.
Рану нужно обеззаразить методом чеширской медицины, иначе восплание и гнойный абсцесс.
Чем командовать, лучше проснуться бы.
Что общего у ворона и письменного стола?
Разговоры о кровопролитии за столом портят мне аппетит.
Ты думал только о собственном труснявый и гадлый сверхноблохнущий брюхослизлый злыдный обшорст, подлый мурк пахлорыбный!
Нынче все ездят по железной дороге, но шляпные перевозки куда надежней и приятней.
В тот раз была намного твёрже, гораздо булатнее. Нет уж той булатности.
Кого ты когда ты с хомячка ростом?
Миленькая, здесь в почёте обладатели таких больших голов. Тотчас принимайтесь шить. Не хватит одежды, снимите шторы, но оденьте её!
Что за немыслимая у вас голова! Мне бы её околпачить!
Как ему творить, если он в цепях?
То на тебя сверху вниз любуюсь, то наоборот.
Больше булатности!
Как-то однажды корешок зла попал ей в голову и пустил в корни.
Вельможи, влачащие жалкую жизнь рабов, долой кровавую ведьму!
Не нужно от подданых любви, лишь страх.
Тому, кто в своём уме, я снился бы вряд ли.
И не было на свете силы остановить его воображение.
В добрый дальний, Алиса, быть может, увижу в следующей жизни.
— Алиса! Ты поогромнела?— Нет! Она понормальнела!
— Это невозможно!
— Возможно, если поверишь.
— Что он делает?
— Джига-дрыгает.
— Ты могла бы остаться здесь…
— Чудная идея, хоть и абсолютно сумасшедшая.
— Шляпник, что же общего у ворона и письменного столика?
— Ни малейшего понятия.
— Что случилось?
— Упала в нору и голову ушибла.
— О чём ты только думаешь?
— О том, каково уметь летать.
— Прости, что это было?
— Что было что?
— Отчего вы не сразите Бармаглота сами, разве вам не под силу?
— Ах, что ты, причинять вред живому существу?!
— Если прячете её, голов лишитесь!
— Уже без головы!
— Как тебя понимать?
— Понимать меня необязательно. Обязательно любить и кормить вовремя.
В 1939 году, когда стало ясно, что Лев Гумилев жив, но проведет в ссылке 5 лет, Анна Ахматова написала стихотворение «Приговор», в котором попыталась уговорить себя быть более сдержанной в эмоциях и суждениях. Поэтесса признается, что ее сердце словно окаменело, и эта защитная реакция притупить боль и избавиться от панического ужаса, который уже успел стать неизменным спутником ее жизни.
Ахматова пишет, что приговор сыну стал для нее как камень, упавший на «еще живую грудь». Она отмечает: «Ничего, ведь я была готова, справлюсь с этим как-нибудь».
Однако даже подобные уговоры не сразу дают свои результаты. Пройдет еще довольно много времени, прежде чем поэтесса сможет говорить о судьбе сына без дрожи в голосе. Именно в этот период она расстается со своим супругом, искусствоведом Николаем Пуниным, что становится для Ахматовой еще одним серьезным ударом.
Оставшись в пустом Фонтанном доме, где располагалась квартира семьи поэтессы, она вдруг понимает, что нужно если и не избавиться от воспоминаний то, хотя бы, загнать их далеко вглубь памяти. «Надо, чтоб душа окаменела. Надо снова научиться жить», — пишет Ахматова.
Сделать это не так-то просто, как кажется на первый взгляд. Особенно, для такой тонкой и романтичной натуры, как поэтесса. Тем не менее, Ахматова понимает, что это единственная возможность остаться в живых и найти в себе силы бороться за близких людей. Поэтесса осознает, что если не сможет мысленно перечеркнуть то может случиться непоправимое – она станет следующей жертвой репрессивной машины. «Я давно предчувствовала этот светлый день и опустелый дом», — отмечает Ахматова, понимая, что теперь на карту поставлена и ее собственная жизни. Однако поэтессу не арестуют. Более того, в 1939 году ее предложат вступить в Союз писателей. Тем не менее, Ахматова всегда будет помнить о том, какую цену ей пришлось заплатить за собственную свободу.