Question

Можно пример из
на тему
зачем нужна в школе? ​

Answer 1

Недавняя информационная волна, на поверхности которой плавали какие-то нелепые списки произведений – не то для школьной программы литературы, не то для рекомендованного внеклассного чтения – не могла не обратить мысли к этому школьному предмету, согласно общепринятому мнению, одному из центральных в образовательном комплексе средней школы.

Разумеется, первое, что приходит в голову – это личные воспоминания. Так сказать, мой собственный опыт знакомства с этим предметом, приобретенный давным-давно, в эпоху классической советской школы, когда среднее образование, согласно нередко высказываемым ныне мнениям, "не было еще разрушено варварскими реформами".

Так вот, что же дало мне изучение литературы в школе?

Сразу скажу, что учился я довольно прилежно, все полагающиеся произведения прочитывал – причем, прочитывал как положено: до 1 сентября года изучения этого произведения в программе. Это, несомненно, было полезно: даже почтение таких текстов, как "Что делать?" Н. Г. Чернышевского или "Как закалялась сталь" Н. А. Островского оставило определенный след в мозгу и, в общем, даже не казалось мне тогда особо скучным. Во всяком случае, я об этом чтении не жалею и не жалел никогда.

Сами же уроки литературы, напротив, не оставили следа никакого – помимо ощущения бездарно потраченного времени. Какие-то отрывочные воспоминания всплывают, относящиеся к разным годам (а я учился в трех весьма разных школах): "дети, найдите в тексте описания природы" или "покажите, как писатель показывает трудную жизнь крепостного крестьянина". Все это было исключительной бессмыслицей, ничего не добавлявшей ни разуму, ни сердцу. И никаким образом не повлиявшей на мои литературные взгляды и предпочтения.

Все же, дав себе труд напрячь память, я смог извлечь оттуда еще несколько крупиц информации. Всплыли уроки литературы в седьмом классе, в школе, где я проучился лишь один год, и где у нас словесность преподавала крайне глупая и неразвитая (хотя и весьма добрая) учительница, сильно уступавшая всем прочим, встреченным мною в школьные годы. Зато она одна знала, что делает: готовила учеников к написанию экзаменационных сочинений. Для этого она заставляла фактически заучивать множество словесных штампов – банальнейшие речевые обороты, вырванные из контекста стихотворные стоки или двустрочия, эпитеты, истоптанные как ступенька в жилконторе. Надо было нагрузить себя всем этим мусором, а затем научиться жонглировать им. Вот и все.

Надо сказать, что это было правильно и хорошо работало – ибо было конгениально самому явлению школьных экзаменационных сочинений. Которые, вопреки публично декларируемой цели, никаким образом не проявляли умение ученика связно мыслить и связно излагать свои мысли письменно. Никто мыслить в этих сочинениях и не пытался – в том числе и даже особенно те, кто в принципе мыслить мог: это было не только не нужно, но и опасно – ибо грозило выходом за границы шаблона, а значит и дополнительной неопределенностью оценки. Как не годились эти сочинения и для проверки навыков правописания: ограниченный набор заученных шаблонов ничего общего не имел с реальными трудностями орфографии и пунктуации, с которыми человека сталкивает жизнь.

В общем, единственный, реально проверяемый в этом состязании навык состоял в вышеупомянутом умении лить речевую воду, говоря, не сказать ничего. В практике позднебрежневского СССР это было до некоторой степени полезное умение.

К сказанному я могу добавить еще и отцовский рассказ о преподавателе литературы его школьных лет. Это был конец сороковых годов века – так вот, учитель, преподававший литературу в одном закрытом учебном заведении, счел, что главной целью его труда является пробуждение у школьников интереса к чтению. Чего он и добивался, по словам отца довольно результативно – просто читая вслух те или иные отрывки заинтриговать мальчиков. И мальчики шли в библиотеку.