Суд Соломона, одна из работ Уильяма Блейка «раннего темперного периода», ок. 1800 г.
Уильям Блейк (William Blake, 1757-1827) — английский поэт и художник. Почти непризнанный при жизни, в настоящее время считается важной фигурой в истории поэзии и изобразительного искусства романтической эпохи. Всю жизнь прожил в Лондоне.
На протяжении всей своей жизни Блейк видел видения, которые часто ассоциировались с религиозными темами и эпизодами из Библии, и вдохновляли его на последующие духовные работы и поиски. Религиозный замысел — центральный в его творчестве. Бог и Христианство являют собой интеллектуальный центр его произведений, источник вдохновения для художника. Вдобавок ко всему, Блейк верил, что был ведом архангелами при создании своих живописных работ.
Объяснение:
Блейк не любил масляные краски, поскольку считал, что они размывают форму и линию. Он предпочитал писать темперой, полагая, что продолжает традиции мастеров Возрождения. Свои темперные работы Блейк почему-то называл фресками.
Ранние темперные картины Блейка на библейские сюжеты дошли до нас, к сожалению, в ужасном состоянии. Он писал их в 1799-1800 годах и разводил краску для них на столярном клее — так, как, по собственному утверждению художника, посоветовал ему святой Иосиф, явившийся ему во сне. Рецепт святого Иосифа подвел мастера.
Краски быстро потемнели и потрескались. Впоследствии Блейк вернулся к традиционному разведения темперных красок — на яичном желтке. И его работы 1820-х годов, выполненные в этой технике, прекрасно сохранились.
Моя революция» — так без колебаний сформулировал Маяковский свою позицию и со всей страстью ринулся участвовать в «буче боевой, кипучей». Революция в корне изменила жизнь и творчество поэта. Свойственный Маяковскому мощный волевой напор, неукротимый темперамент борца получил выражение в стремлении «сделать жизнь» по-новому. Исчез пафос бунта и разрушения, борьбы с существующим миропорядком, преодолено настроение одиночества и разлада со всем миром. Радость участия в общем деле переустройства жизни, счастье от того, что «каплею льешься с массами», понимание своей роли «агитатора, горлана-главаря» определяют особенности поэтического языка Маяковского в послереволюционные годы.
Перед поэтом, как и перед всей советской литературой, встает вопрос: как писать о. революции? Маяковский начинает с марша («Наш марш», 1917; «Левый марш», 1918) и оды («Ода революции», 1918). Но он и здесь не только произносит «торжественное «О!», не только славит, он еще и видит разные лики революции («О, звериная! /О, детская! / О, копеечная! / О, великая!», «Как обернешься еще, двуликая? / Стройной постройкой, грудой развалин?»). Эти противоречия революции поэт раскрывает в двух эпизодах котенка с тонущего крейсера и казнь «седых адмиралов». Нет ли здесь продолжения темы, прозвучавшей еще у Пушкина в «Дубровском» и «Капитанской дочке» — темы беспощадного русского бунта (но не бессмысленного, по Маяковскому)?
Показательно, что в это же самое время поэт пишет произведение, казалось бы, не имеющее никакого отношения к революции, но точно отражающее его скрытое ото всех «грустное» (как заметил Ю. Олеша) лицо, состояние «страждущего человека». Это стихотворение «Хорошее отношение к лошадям» (1918), напоминающее нам о раннем Маяковском. Тот же конфликт (толпа и «один я»), тот же мотив непонятости, страдания и сострадания, образ ребенка как символ чистоты и беззащитности (обращение «деточка», рифма «рыжий ребенок» — «она жеребенок»), то же наделение человеческими свойствами животного и отсутствие этих качеств у людей. Интересно, что сам образ лошади («глаза лошадиные», «за каплищей каплища по морде катится») — это авторский вариант той самой «клячи», которая в романе Достоевского «Преступление и наказание» олицетворяет страдания человеческие. Так мы уже не в первый раз убеждаемся, что Маяковский, при всех эпатирующих заявлениях футуристов, отрицающих литературу в своем творчестве основывается на традициях классики, продолжая или переосмысливая их.
Не только ярость борьбы, радость созидания, но и боль, тревога, грусть входят в круг переживаний лирического героя. Через патетику строк о мировой революции, как заметит исследователь Ал. Михайлов, будет прорываться простое, человеческое: «Хоть раз бы увидеть, что вот, спокойный, живет человек меж веселий и нег». И хотя шедевров психологической лирики в советский период Маяковский напишет немного (он действительно «себя смирял, становясь на горло собственной песне», причем делал это не по приказу, а по душе, считая, что революционной эпохе нужна другая поэзия), сам факт существования таких стихов увидеть «разного» Маяковского
