Сделайте из этого краткое изложение нескольких шагах от дороги увидел я пашущего ниву крестьянина. время было жаркое. посмотрел я на часы. первого сорок минут. я выехал в субботу. сегодня праздник. пашущий крестьянин принадлежит, конечно, помещику, который оброку с него не берет. крестьянин пашет с великим тщанием. нива, конечно, не господская. соху поворачивает с удивительною легкостию. — бог в , — сказал я, подошед к пахарю, который, не останавливаясь, доканчивал зачатую борозду. — бог в , — повторил я. — , барин, — говорил мне пахарь, отряхая сошник и перенося соху на новую борозду. — ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям? — нет, барин, я прямым крестом крещусь, — сказал он, показывая мне сложенные три перста. — а бог милостив, с голоду умирать не велит, когда есть силы и семья. — разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты и воскресенью не спускаешь, да еще и в самый жар? — в неделе-то, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину; да под вечером возим вставшее в лесу сено на господский двор, коли погода хороша; а бабы и девки для прогулки ходят по праздникам в лес по грибы да по ягоды. дай бог, — крестяся, — чтоб под вечер сегодня дожжик пошел. барин, коли есть у тебя свои мужички, так они того же у господа молят. — у меня, мой друг, мужиков нет, и для того никто меня не клянет. велика ли у тебя семья? — три сына и три дочки. перьвинькому-то десятый годок. — как же ты успеваешь доставать хлеб, коли только праздник имеешь свободным? — не одни праздники, и ночь наша. не ленись наш брат, то с голоду не умрет. видишь ли, одна лошадь отдыхает; а как ета устанет, возьмусь за другую; дело-то и споро. — так ли ты работаешь на господина своего? — нет, барин, грешно бы было так же работать. у него на пашне сто рук для одного рта, а у меня две для семи ртов, сам ты счет знаешь. да хотя растянись на барской работе, то не скажут. барин подушных не заплатит; ни барана, ни холста, ни курицы, ни масла не уступит. то ли житье нашему брату, как где барин оброк берет с крестьянина, да еще без приказчика. правда, что иногда и добрые господа берут более трех рублей с души; но все лучше барщины. ныне еще поверье заводится отдавать деревни, как то называется, на аренду. а мы называем ето отдавать головой. голый наемник дерет с мужиков кожу; даже лучшей поры нам не оставляет. зимою не пускает в извоз, ни в работу в город; все работай на него, для того что он подушные платит за нас. самая дьявольская выдумка отдавать крестьян своих чужому в работу. на дурного приказчика хотя можно , а на наемника кому? — друг мой, ты ошибаешься, мучить людей законы запрещают. — мучить? правда; но небось, барин, не захочешь в мою кожу. — между тем пахарь запряг другую лошадь в соху и, начав новую борозду, со мною простился. разговор сего земледельца возбудил во мне множество мыслей. первое представилось мне неравенство крестьянского состояния. сравнил я крестьян казенных с крестьянами помещичьими. те и другие живут в деревнях; но одни платят известное, а другие должны быть готовы платить то, что господин хочет. одни судятся своими равными; а другие в законе мертвы, разве по делам уголовным. член общества становится только тогда известен правительству, его охраняющему, когда нарушает союз общественный, когда становится злодей! сия мысль всю кровь во мне воспалила. — страшись, помещик жестокосердый, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение. углубленный в сих размышлениях, я нечаянно обратил взор мой на моего слугу, который, сидя на кибитке передо мной, качался из стороны в сторону. вдруг почувствовал я быстрый мраз, протекающий кровь мою, и, прогоняя жар к вершинам, нудил его распростираться по лицу. мне так стало во внутренности моей стыдно, что едва я не заплакал. — ты во гневе твоем, — говорил я сам себе, — устремляешься на гордого господина, изнуряющего крестьянина своего на ниве своей; а сам не то же ли или еще хуже того делаешь? какое преступление сделал бедный твой петрушка, что ты ему воспрещаешь пользоваться усладителем наших бедствий, величайшим даром природы несчастному — сном? он получает плату, сыт, одет, никогда я его не секу ни плетьми, ни батожьем (о умеренный человек! ) — и ты думаешь, что кусок хлеба и лоскут сукна тебе право поступать с подобным тебе существом, как с кубарем, и тем ты только хвастаешь, что не часто подсекаешь его в его вертении. ведаешь ли, что в первенственном уложении, в сердце каждого написано? если я кого ударю, тот и меня ударить может. вспомни тот день, как петрушка пьян был и не поспел тебя одеть. вспомни о его пощечине. о, если бы он тогда, хотя пьяный, опомнился и тебе отвечал бы соразмерно твоему вопросу! — а кто тебе дал власть над ним? — закон. — закон? и ты смеешь поносить сие священное имя? — слезы потекли из глаз моих; и в таковом положении почтовые клячи дотащили меня до следующего стана.
— Бог в
говорил мне пахарь.
— Ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям?
— Нет, я прямым крестом крещусь. А бог милостив, с голоду умирать не велит, когда есть силы и семья.
— Разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты и воскресенью не спускаешь?
— В неделе шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину; да под вечером возим вставшее в лесу сено на господский двор, а бабы и девки ходят в лес по грибы да по ягоды. Дай бог, чтоб под вечер сегодня дожжик пошел. Коли есть у тебя свои мужички, так они того же у господа молят.
— У меня мужиков нет, и для того никто меня не клянет. Велика ли у тебя семья?
— Три сына и три дочки.
— Как же ты успеваешь доставать хлеб, коли только праздник имеешь свободным?
— Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не умрет. Одна лошадь отдыхает; а как ета устанет, возьмусь за другую; дело-то и споро.
— Так ли ты работаешь на господина своего?
— Нет, грешно бы было так же работать. У него на пашне сто рук для одного рта, а у меня две для семи ртов. Да хотя растянись на барской работе, то не скажут. Барин подушных не заплатит. То ли житье нашему брату, как где барин оброк берет с крестьянина. Иногда и добрые господа берут более трех рублей с души. Ныне еще поверье заводится отдавать деревни на аренду. А мы называем ето отдавать головой. Голый наемник дерет с мужиков кожу; даже лучшей поры нам не оставляет. Зимою не пускает в извоз, все работай на него, для того что он подушные платит за нас. Самая дьявольская выдумка отдавать крестьян своих чужому в работу. На дурного приказчика хотя можно а на наемника кому?
— Ты ошибаешься, мучить людей законы запрещают.
— Мучить? Правда; но небось, не захочешь в мою кожу. — Пахарь запряг другую лошадь в соху и со мною простился.
Разговор сего земледельца возбудил во мне множество мыслей. Первое представилось мне неравенство крестьянского состояния. Сравнил я крестьян казенных с крестьянами помещичьими. Одни платят известное, а другие должны платить то, что господин хочет. Одни судятся своими равными; другие в законе мертвы, разве по делам уголовным. Член общества становится только тогда известен правительству, его охраняющему, когда нарушает союз общественный. Сия мысль всю кровь во мне воспалила.
— Страшись, помещик жестокосердый, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение.
Я нечаянно обратил взор мой на моего слугу. Вдруг почувствовал я быстрый мраз, протекающий кровь мою, и, прогоняя жар к вершинам, нудил его распростираться по лицу. Мне так стало во внутренности моей стыдно, что едва я не заплакал.
— Ты во гневе твоем устремляешься на гордого господина, изнуряющего крестьянина своего на ниве своей; а сам не то же ли или еще хуже того делаешь? Какое преступление сделал бедный твой Петрушка, что ты ему воспрещаешь пользоваться усладителем наших бедствий, — сном? Он получает плату, сыт, одет, никогда я его не секу ни плетьми, ни батожьем — и ты думаешь, что кусок хлеба и лоскут сукна тебе дают право поступать с подобным тебе существом, как с кубарем. Ведаешь ли, что в первенственном уложении, в сердце каждого написано? Если я кого ударю, тот и меня ударить может. Вспомни тот день, как Петрушка пьян был и не поспел тебя одеть. Вспомни о его пощечине. О, если бы он тогда, хотя пьяный, опомнился и тебе отвечал бы соразмерно твоему вопросу!
— А кто тебе дал власть над ним?
— Закон.
— Закон? И ты смеешь поносить сие священное имя? Несчастный!.. — Слезы потекли из глаз моих.