Роман отличается огромным объемом жизненного материала, который в себя вмещает, большим количеством сюжетных линий и персонажей, а также тем, что это самый свободный жанр и может включать в себя абсолютно все.
Простоявшая триста с лишним лет на берегу Ангары, деревня Матёра повидала на своём веку всякое. «Мимо неё поднимались в древности вверх по Ангаре бородатые казаки ставить Иркутский острог; подворачивали к ней на ночёвку торговые люди, снующие в ту и в другую стороны; везли по воде арестантов и, завидев прямо на носу обжитой берег, тоже подгребали к нему: разжигали костры, варили уху из выловленной тут же рыбы; два полных дня грохотал здесь бой между колчаковцами, занявшими остров, и партизанами, которые шли в лодках на приступ с обоих берегов». Есть в Матёре своя церквушка на высоком берегу, но её давно при под склад, есть мельница и «аэропорт» на старом пастбище: дважды на неделе народ летает в город.
Но вот однажды ниже по Ангаре начинают строить плотину для электростанции, и становится ясно, что многие окрестные деревни, и в первую очередь островная Матёра, будут затоплены. «Если даже поставить друг на дружку пять таких островов, все равно затопит с макушкой и места потом не показать, где там селились люди. Придётся переезжать». Немногочисленное население Матёры и те, кто связан с городом, имеет там родню, и те, кто никак с ним не связан, думают о «конце света». Никакие уговоры, объяснения и призывы к здравому смыслу не могут заставить людей с лёгкостью покинуть обжитое место. Тут и память о предках (кладбище), и привычные и удобные стены, и привычный образ жизни, который, как варежку с руки, не снимешь. Все, что позарез было нужно здесь, в городе не понадобится. «Ухваты, сковородники, квашня, мутовки, чугуны, туеса, кринки, ушаты, кадки, лагуны, щипцы, кросна... А ещё: вилы, лопаты, грабли, пилы, топоры (из четырёх топоров брали только один), точило, железна печка, тележка, санки... А ещё: капканы, петли, плетёные морды, лыжи, другие охотничьи и рыбачьи снасти, всякий мастеровой инструмент. Что перебирать все это? Что сердце казнить?» Конечно, в городе есть холодная, горячая вода, но неудобств столько, что не пересчитать, а главное, с непривычки, должно быть, станет очень тоскливо. Лёгкий воздух, просторы, шум Ангары, чаепития из самоваров, неторопливые беседы за длинным столом — замены этому нет. А похоронить в памяти — это не то, что похоронить в земле. Те, кто меньше других торопился покинуть Матёру, слабые, одинокие старухи, становятся свидетелями того, как деревню с одного конца поджигают. «Как никогда неподвижные лица старух при свете огня казались слепленными, восковыми; длинные уродливые тени подпрыгивали и извивались». В данной ситуации «люди забыли, что каждый из них не один, потеряли друг друга, и не было сейчас друг в друге надобности. Всегда так: при неприятном, постыдном событии, сколько бы ни было вместе народу, каждый старается, никого не замечая, оставаться один — легче потом освободиться от стыда. В душе им было нехорошо, неловко, что стоят они без движения, что они и не пытались совсем, когда ещё можно было избу — не к чему и пытаться. То же самое будет и с другими избами». Когда после пожара бабы судят да рядят, нарочно ли случился такой огонь или невзначай, то мнение складывается: невзначай. Никому не хочется поверить в такое сумасбродство, что хороший («христовенький») дом сам хозяин и поджёг. Расставаясь со своей избой, Дарья не только подметает и прибирает её, но и белит, как на будущую счастливую жизнь. Страшно огорчается она, что где-то забыла подмазать. Настасья беспокоится о сбежавшей кошке, с которой в транспорт не пустят, и просит Дарью её подкормить, не думая о том, что скоро и соседка отсюда отправится совсем. И кошки, и собаки, и каждый предмет, и избы, и вся деревня как живые для тех, кто в них всю жизнь от рождения прожил. А раз приходится уезжать, то нужно все прибрать, как убирают для проводов на тот свет покойника. И хотя ритуалы и церковь для поколения Дарьи и Настасьи существуют раздельно, обряды не забыты и существуют в душах святых и непорочных.
Центральная героиня пьесы — госпожа Простакова. Она управляет имением, заодно и мужем, держит в напряжении всех дворовых. “То бранюсь, то дерусь, тем и дом держится”. Никто не смеет противиться ее власти: “Разве я не властна в своих людях”. Она защищает свой "домострой" как может, этим-то и напоминает Кабаниху из драмы Островского "Гроза". Но в образе Простаковой есть и трагические элементы. Эта невежественная и корыстолюбивая “презрелая фурия” очень любит и искренне заботится о своем сыне Митрофане. Когда в конце комедии он её отвергает, Простакова становится жалкой, униженной.
Митрофан, сын госпожи, и есть тот самый недоросль: невежа, любимец матери, оттого бездельник. В нём Фонвизин хотел показать главную опасность для развития страны в целом. Воспитание Митрофанушки соответствует последнему писку моды: французскому языку его учит немец Вральман, точным наукам — отставной сержант Цыфиркин, который “малую толику арихметике маракует”, грамматике — семинарист Кутейкин, уволенный от “всякого учения”. Учителя, как мы видим, -- самые настоящие проходимцы, поверхностно знающие свой предмет. Глупость Митрофана и его желание поскорее жениться вызывают смех, но как бы смешно это не было, Фонфизин в своей комедии показал быт русского общества, и у него это удалось. Нам становится грустно оттого, что были и есть (!) такие люди. Мы можем только предполагать, каким станет Митрофанушка в будущем, но ничего хорошего из него уж точно не выйдет.
Также вспомним Тараса Скотитина, брата Простаковой. Он крайне невежественен, глуп. Единственный интерес его жизни – свиньи, разведением которых он занимался. Речь героя переполнена словами свинья, поросята, хлевок. Представление о жизни начинается и кончается также скотным двором. Свою жизнь он сравнивает с жизнедеятельностью своих свинок. Например: “Я и своих поросят завести хочу”, “коли у меня... для каждой свинки хлевок особливый, то жене найду светелку”. И гордится этим: “Ну, будь я свиной сын, если...” Причина такой деградации - отсутствие желания быть хорошим человеком, отсутствие элементарного воспитания.
