В начале повести Оксана – юная беззаботная насмешливая и ветреная девушка. Оксана знала и слышала всё, что про неё говорили, и была капризна. Она была не только хороша собой, но как дочь богатого казака, нарядно одевалась. Любила полюбоваться на себя в зеркале. Девушка была окружена и избалована вниманием молодых людей. « Парубки гонялись за нею толпами, но, потирявши терпение, оставляли и обращались к другим, не так избалованным» . Только кузнец Вакула не переставал любить её и надеялся, что красавица тоже его полюбит. Но гордая Оксана только издевалась и высмеивала его. Ей нравилось, что кузнец так сильно любит её, что готов выполнить любое её желание. А однажды заявила перед подругами «Будьте все вы свидетельницы, если кузнец Вакула принесёт ей те самые черевички, которые носит царица, то вот моё слово, что выйду тот час же за него замуж» .
Только, когда кузнец попрощался с нею, Оксана призадумалась. Она поняла, что слишком жестоко поступила с ним. « Но что если он, в самом деле ушел с намерением никогда не возвращаться в село? А вряд ли и в другом месте где найдётся такой молодец, как кузнец! Он же так любил её! Он долее всех выносил её капризы! Произошло то, что так долго добивался кузнец. Оксана полюбила его. « На сердце у неё столпилось столько разных чувств, одна другого досаднее, одно другого печальнее, что лицо её выражало одно только сильное смущение; слезы дрожали на глазах
Женщина сказала:
– Я знаю, что я умница, но что я красавица – не знала. Давай заключим договор. Если я хоть раз похвалю тебя, ты можешь войти в Пещеру.
– А если ты дважды похвалишь меня? – спросила Кошка .
– Ну, этому не бывать, – сказала Женщина . – Но если это случится, входи и садись у огня.
– А что, если ты трижды похвалишь меня? – спросила Кошка .
– Ну, этому не бывать, – сказала Женщина . – Но если это случится, приходи и получай молоко три раза в день до скончания века!
<...>
Тогда Кошка протянула пухлую лапу и погладила Ребенка по щеке, и замурлыкала, и пошла тереться о его коленку, и хвостом защекотала ему подбородок. Ребенок засмеялся, и Женщина, слыша его смех, улыбнулась.
Тогда воскликнула Летучая Мышь – маленькая Летучая Мышь, висевшая вверх ногами у входа в Пещеру:
– О, Хозяйка моя, Жена моего Хозяина, Мать Хозяйского Сына! Из Дикого Леса пришла Дикая Тварь и как славно она играет с твоим Ребенком!
Дикой Твари, – сказала Женщина, разгибая спину. – У меня так много работы, а она оказала мне большую услугу.
И вот, милый мальчик, не успела она вымолвить это, как в ту же минуту и в ту же секунду – бух, бух! – падает лошадиная шкура, висевшая хвостом книзу у входа в Пещеру (это она вспомнила, что у Женщины с Кошкой был договор) , и не успела Женщина поднять ее, а Кошка уже сидит в Пещере, уселась поудобней и сидит.
<...>
– А теперь, – сказала Кошка, – я спою ему песню, убаюкаю его на часок.
И как пошла она мурлыкать то громче, то тише, то тише, то громче, Ребенок и заснул крепким сном.
Женщина поглядела на них и с улыбкой сказала:
– Это была неплохая работа! Что бы там ни было, все же ты умница, Кошка.
Не успела она договорить – пффф! – дым от Огня тучами заклубился в Пещере: это он вспомнил, что у Женщины с Кошкой был договор. И когда дым рассеялся, глядь, Кошка сидит у огня, уселась поудобнее и сидит.
<...>
Но, милый мальчик, она колдовала без звука, без песни, – и вот в Пещере стало так тихо, что какая-то Крошка-Мышка выскочила из угла и тихонько забегала по полу.
– Ты, мой Враг, ты, Жена Врага моего, ты, Мать моего Врага, – сказала Кошка, – это ты вызвала Мышку своим колдовством?
– Ай-ай-ай! Нет! – закричала Женщина, выронила кость, вскочила на скамеечку, стоявшую у огня, и поскорее подобрала свои волосы, чтобы Мышка не взбежала по ним.
– Ну, если ты не заколдовала ее, – сказала Кошка, – мне будет не вредно ее съесть.
– Конечно, конечно! – сказала Женщина, заплетая косу. – Съешь ее поскорее, и я век буду благодарна тебе.
В один прыжок поймала Кошка Мышку, и Женщина воскликнула от души:
тебе тысячу раз! Сам Первый Друг ловит Мышей не так быстро, как ты. Ты, должно быть, большая умница.
Не успела она договорить, как – трах! – в ту же самую минуту и в ту же самую секунду треснула Крынка с молоком, стоявшая у очага, – треснула пополам, потому что вспомнила, какой договор был у Женщины с Кошкой . И не успела Женщина сойти со скамеечки, глядь, а Кошка уже лакает из одного черепка этой Крынки белое парное молоко.
Кошка, гулявшая сама по себе