в середине дня пошёл холодный осенний дождь. васютка залез под развесистую пихту, съел драгоценную краюху хлеба, свернулся в клубок и задремал, а когда проснулся, уже смеркалось. дождь ещё шёл. мальчик развёл костёр. к реке енисей он выбрался на следующий день. мимо него проплыл двухпалубный пассажирский теплоход. напрасно васютка махал руками и кричал — капитан принял его за местного жителя и не остановился. на ночь васютка устроился здесь же. под утро он услышал звук, который могла издавать только выхлопная труба рыбосборочного катера-бота.
9)васютке было грустно и страшно. он вспомнил свою школу, и , что хулиганил, не слушал на уроках, курил и давал табак первоклашкам из ненецких и эвенкских семей. они курили с самого детства, но учительница запрещала, и теперь васютка был готов совсем бросить курить, только бы снова увидеть родную школу.
10)мальчик бросил в костёр все припасённые дрова, начал кричать, стрелять из ружья, и его заметили.
11)в тайге васютка сумел выжить тем навыкам, которые сам знал и тем советам, которые ему когда-то давали взрослые.
васютка жил в деревне, расположенной возле тайги, поэтому с детства впитал таежные законы, которые и выжить.
Данный рассказ, на мой взгляд, наглядное тому подтверждение. Действительно, незначительный, казалось бы, эпизод из жизни хозяина и гувернантки его детей превращается под пером Чехова в клубок важных нравственных и социальных вопросов.
Сюжет рассказа прост и основан на шутке, своего рода психологическом эксперименте, который герой произведения, он же рассказчик, решает провести над служащей у него гувернанткой. Он вызывает милую, безропотную Юлию Владимировну для того, чтобы «посчитаться». Важно, что это слово в контексте рассказа приобретает несколько значений.
Итак, рассказчик хочет выдать гувернантке жалованье. Но сначала нужно посчитать, сколько он ей должен за два месяца, пока та у него работала. С самых первых фраз хозяин-рассказчик начинает издеваться над бедной девушкой. Он «снижает» ей жалованье на десять рублей, и говорит, что готов платить всего лишь тридцать вместо сорока рублей. Затем этот человек «сокращает» количество дней, которые Юлия Владимировна проработала у него.
Чем дальше, тем наглее и циничнее становится рассказчик. И на все, очень робкие, возражения гувернантки у него есть один, «железный», аргумент – «У меня записано...»
А как же ведет себя Юлия Владимировна, видя, что хозяин поступает с ней несправедливо и жестоко? Поначалу девушка пыталась возражать рассказчику: она уточняет, что соглашалась работать за сорок рублей; что она проработала уже два месяца и пять дней и тому подобное. Но хозяин непреклонен – у него «так записано».
Далее, когда рассказчик начинает переходить всякие границы – начинает вычитать из жалованья гувернантки выходные дни, дни ее болезни, праздники и другие «мелочи», Юлия Владимировна совершенно сникает - она видит, что ее и без того жалкая заработная плата тает на глазах. Казалось бы, она должна возмутиться, как-то мобилизоваться и начать отстаивать свои права. Но не тут-то было!
Не только мы, но и рассказчик пристально наблюдает за девушкой: «Юлия Васильевна вспыхнула и затеребила оборочку, но... ни слова!..», «Левый глаз Юлии Васильевны покраснел и наполнился влагой. Подбородок ее задрожал. Она нервно закашляла, засморкалась, но — ни слова!..»
Только один раз героиня пыталась восстановить истину. Когда хозяин сказал, что она брала у него десять рублей, которые он непременно вычтет из ее оставшихся «крох», Юлия Владимировна шепотом воспротивилась: «Я не брала, — шепнула Юлия Васильевна». Однако «убийственный» довод «у меня все записано» снова «закрыл ей рот».
По мере развития этого поистине страшного диалога напряжение все усиливается. Рассказчик пытается понять, до каких пор эта девушка будет терпеть, видя, как работодатель ее обворовывает, что еще она готова вынести, чтобы не лишиться работы. Он все больше «наглеет и наглеет», доводит девушку практически до слез, но она молчит!
Мало того, когда от восьмидесяти рублей, положенных ей по праву, хозяин оставляет лишь одиннадцать, гувернантка принимает их не ропща: «И я подал ей одиннадцать рублей... Она взяла и дрожащими пальчиками сунула их в карман».
Больше того, Юлия Владимировна благодарит хозяина она».
Вот тут нервы рассказчика не выдерживают. Разозленный такой безропотностью, он вскакивает и почти набрасывается на гувернантку: «…ведь я же вас обобрал, чёрт возьми, ограбил! Ведь я украл у вас! За что же merci?» Но получает страшный ответ – «в других местах мне и вовсе не давали…»
Герой винит Юлию Владимировну, ее характер («Разве можно быть такой размазней?»), ее психологию жертвы. Он говорит, что преподнес этой девочке жестокий урок, чтобы она была на этом свете «позубастей», и отдает все ее жалованье сполна.
Однако выражение лица героини наводит рассказчика на более глубокие размышления. Он понимает, что не только, и, может быть, не столько виновата сама Юлия Владимировна, сколько несправедливое социальное устройство, жестокие законы российского общества. Девушки, не имеющие средств, вынуждены зарабатывать себе на хлеб собственным трудом. Но права их на защищены российским законом, а душа их и сердце не защищены от развращенных богатством и безнаказанностью «состоятельных господ».
Таким образом, в этом рассказе Чехов поднимает традиционную для русской литературы тему «маленького человека». В «Размазне» он говорит не только о гувернантках, русских женщинах, но и вообще об участи людей, вынужденных терпеть беззаконие, превращенных обществом в жертву, жалкую «размазню». Финальные строки рассказа, как нельзя лучше, подтверждают эту мысль: «Я поглядел ей вслед и подумал: легко на этом свете быть сильным!»