Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.
В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.
Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь
1. "Когда Чичиков взглянул искоса на Собакевича, он ему на этот раз показался весьма похожим на средней величины медведя. Для довершения сходства фрак на нем был совершенно медвежьего цвета, рукава длинны, панталоны длинны, ступнями ступал он и вкривь и вкось и наступал беспрестанно на чужие ноги. Цвет лица имел каленый, горячий, какой бывает на медном пятаке".
"Такой же самый крепкий и на диво стаченный образ был у Собакевича: держал он его более вниз, чем вверх, шеей не ворочал вовсе и в силу такого неповорота редко глядел на того, с которым говорил, но всегда или на угол печки, или на дверь".
2. "Деревня показалась ему довольно велика; два леса, березовый и сосновый, как два крыла, одно темнее, другое светлее, были у ней справа и слева; посреди виднелся деревянный дом с мезонином, красной крышей и темно-серыми или, лучше, дикими стенами, — дом вроде тех, как у нас строят для военных поселений и немецких колонистов. Было заметно, что при постройке его зодчий беспрестанно боролся со вкусом хозяина. Зодчий был педант и хотел симметрии, хозяин — удобства и, как видно, вследствие того заколотил на одной стороне все отвечающие окна и провертел на место их одно маленькое, вероятно понадобившееся для темного чулана. Фронтон тоже никак не пришелся посреди дома, как ни бился архитектор, потому что хозяин приказал одну колонну сбоку выкинуть, и оттого очутилось не четыре колонны, как было назначено, а только три. Двор окружен был крепкою и непомерно толстою деревянною решеткой. Помещик, казалось, хлопотал много о прочности. На конюшни, сараи и кухни были употреблены полновесные и толстые бревна, определенные на вековое стояние".
3. "— Щи, моя душа, сегодня очень хороши! — сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками". "За бараньим боком последовали ватрушки, из которых каждая была гораздо больше тарелки, потом индюк ростом в теленка, набитый всяким добром: яйцами, рисом, печенками и невесть чем, что все ложилось комом в желудке".
4. На предложение реагирует спокойно, по-деловому, назначает цену - по 100 рублей за душу. После долгих торгов соглашается продать "по два с полтиною".
5. Составил список всех душ поименно с указанием похвальных качеств.
У Коробочки он купил 18 душ за 15 руб. всего, у Плюшкина - 198 по 32 коп. за штуку. Манилов ему души подарил, но цифра не приведена, нет данных и по Собакевичу, известна лишь цена - 2,5 руб. за душу. Разумно считать, что у них куплено по 100 душ (нет данных о различиях в смертности в двух поместьях) - это дает 416 душ (из текста известно, что всего было более 400). Тогда средняя цена - 70 коп. за душу
у Коробочки 18 по 1,2 руб
у Плюшкина 198 по 0,32 руб
у Собакевича ок 100 по 2,5 руб
средняя цена покупки (18*1,2 + 198*0,32 + 100*2,5)/316 = 1,06 руб
средняя цена покупки (не считая подаренных Маниловым) по 1 рублю
По тем временам 1 рубль - деньги
"Ну, как-то там приютился в ревельском трактире за рубль в сутки; обед - щи, кусок битой говядины. " ("Мертвые Души" глава 10 - "Повесть о капитане Копейкине")