Род Лермонтовых происходил из Шотландии и восходил к полумифическому барду-пророку Томасу Лермонту. В 1613 году один из представителей этого рода, поручик польской армии Георг (Джордж) Лермонт (около 1596—1633 или 1634 года), был взят в плен войсками князя Дмитрия Пожарского при капитуляции польско-литовского гарнизона крепости Белая и в числе прочих так называемых «бельских немцев» поступил на службу к царю Михаилу Фёдоровичу. Лермонт перешёл в православие и стал, под именем Юрия Андреевича, родоначальником русской дворянской фамилии Лермонтовых[12]. В чине ротмистра русского рейтарского строя он погиб при осаде Смоленска[13]. Британская компания Oxford Ancestors, составляющая генеалогические древа, провела работу по проверке данной версии происхождения Лермонтова при анализа ДНК[14]. Однако обнаружить родство между современными британскими Лермонтами и потомками Михаила Лермонтова не удалось. В то же время основатель Oxford Ancestors Брайан Сайкс подчеркнул, что общие характеристики Y-хромосомы русского потомка М. Ю Лермонтова вполне согласуются с шотландским происхождением[15].
Своим предполагаемым шотландским корням Лермонтов посвятил стихотворение «Желание» (1831). В юности Лермонтов ассоциировал свою фамилию с испанским государственным деятелем начала XVII века Франсиско Лермой. Эти фантазии отразились в написанном поэтом воображаемом портрете Лермы, а также в драме «Испанцы» (1830).
Прадед поэта Юрий Петрович Лермонтов закончил Сухопутный шляхетский кадетский корпус[16], с 1767 года — секунд-майор. Род Лермонтовых был состоятельным, но впоследствии пришёл в упадок.
Отец поэта, также Юрий Петрович Лермонтов[17] (1787—1831), перед женитьбой на Марии Михайловне Арсеньевой вышел в отставку в чине пехотного капитана[18]. По воспоминаниям, собранным чембарским краеведом П. К. Шугаевым (1855—1917), он «был среднего роста, редкий красавец и прекрасно сложён; в общем, его можно назвать в полном смысле слова изящным мужчиной; он был добр, но ужасно вспыльчив»[19]. У Юрия Петровича были сёстры, родные тётки поэта, проживавшие в Москве.
Предки 1. Михаила Юрьевича Лермонтова 1814—1841
2. Отец:
Юрий (Евтихий) Петрович Лермонтов (1787—1831) 4. Пётр Юрьевич Лермонтов (1767—1811) 8. Юрий Петрович Лермонтов (1722— >1778)
9. Анна Ивановна Лермонтова (рожд. Боборыкина, 1723—1792)
5. Анна Васильевна (или Александра) Рыкачёва[20] 10. Василий Иванович Рыкачёв
11. Евдокия Ивановна Рыкачёва (рожд. N)
3. Мать:
Мария Михайловна Лермонтова (урожд. Арсеньева, 1795—1817)
6. Михаил Васильевич Арсеньев (1768—1810) 12. Василий Васильевич Арсеньев (р. 1731)
13. Ефимья Никитична Арсеньева (рожд. Ивашкина)
7. Елизавета Алексеевна Арсеньева (рожд. Столыпина, 1773—1845) 14. Алексей Емельянович Столыпин (1744—1810)
15. Мария Афанасьевна Столыпина (рожд. Мещеринова, ум. 1817?)
Дед поэта по материнской линии Михаил Васильевич Арсеньев (08.11.1768 — 02.01.1810), отставной гвардии поручик, женился в конце 1794 или начале 1795 года в Москве на Елизавете Алексеевне Столыпиной (1773—1845), после чего купил «почти за бесценок» у И. А. Нарышкина в Чембарском уезде Пензенской губернии село Тарханы, где детские годы М. Ю. Лермонтов
Рождественская звезда
Стояла зима.
Дул ветер из степи.
И холодно было младенцу в вертепе
На склоне холма.
Его согревало дыханье вола.
Домашние звери
Стояли в пещере,
Над яслями теплая дымка плыла.
Доху отряхнув от постельной трухи
И зернышек проса,
Смотрели с утеса
Спросонья в полночную даль пастухи.
Вдали было поле в снегу и погост,
Ограды, надгробья,
Оглобля в сугробе,
И небо над кладбищем, полное звезд.
А рядом, неведомая перед тем,
Застенчивей плошки
В оконце сторожки
Мерцала звезда по пути в Вифлеем.
Она пламенела, как стог, в стороне
От неба и Бога,
Как отблеск поджога,
Как хутор в огне и пожар на гумне.
Она возвышалась горящей скирдой
Соломы и сена
Средь целой вселенной,
Встревоженной этою новой звездой.
Растущее зарево рдело над ней
И значило что-то,
И три звездочета
Спешили на зов небывалых огней.
За ними везли на верблюдах дары.
И ослики в сбруе, один малорослей
Другого, шажками спускались с горы.
И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали все пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры,
Все будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все елки на свете, все сны детворы.
Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Все великолепье цветной мишуры…
…Все злей и свирепей дул ветер из степи…
…Все яблоки, все золотые шары.
Часть пруда скрывали верхушки ольхи,
Но часть было видно отлично отсюда
Сквозь гнезда грачей и деревьев верхи.
Как шли вдоль запруды ослы и верблюды,
Могли хорошо разглядеть пастухи.
— Пойдемте со всеми, поклонимся чуду,-
Сказали они, запахнув кожухи.
От шарканья по снегу сделалось жарко.
По яркой поляне листами слюды
Вели за хибарку босые следы.
На эти следы, как на пламя огарка,
Ворчали овчарки при свете звезды.
Морозная ночь походила на сказку,
И кто-то с навьюженной снежной гряды
Все время незримо входил в их ряды.
Собаки брели, озираясь с опаской,
И жались к подпаску, и ждали беды.
По той же дороге, чрез эту же местность
Шло несколько ангелов в гуще толпы.
Незримыми делала их бестелесность,
Но шаг оставлял отпечаток стопы.
У камня толпилась орава народу.
Светало. Означились кедров стволы.
— А кто вы такие? — спросила Мария.
— Мы племя пастушье и неба послы,
Пришли вознести вам обоим хвалы.
— Всем вместе нельзя. Подождите у входа.
Средь серой, как пепел, предутренней мглы
Топтались погонщики и овцеводы,
Ругались со всадниками пешеходы,
У выдолбленной водопойной колоды
Ревели верблюды, лягались ослы.
Светало. Рассвет, как пылинки золы,
Последние звезды сметал с небосвода.
И только волхвов из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы.
Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.
Стояли в тени, словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.
Вдруг кто-то в потемках, немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на деву,
Как гостья, смотрела звезда Рождества.