Мосвязи, возможности и пути синтеза музыки и архитектуры.В истории художественной культуры архитектура и музыка не связаны между собой столь тесно, как, например, архитектура и скульптура, архитектура и живопись, музыка и поэзия и др. И вместе с тем между архитектурой и музыкой возникают определенные формы взаимосвязи, существенные и для теории, и для художественной практики. Янис Ксенакис, один из ведущих композиторов второй половины XX века, на примере своего творчества блестяще проиллюстрировал возможности симбиоза музыки и архитектуры:«Хотим мы этого или нет, между архитектурой и музыкой существует мостик» Общеизвестно, что Аристотель видит в изобразительных искусствах подражание или род знания. Воззрение это лежало в самом существе художественной культуры древних греков. Однако в данном случае для нас гораздо интереснее то, что этот взгляд Аристотель распространяет и на искусство музыки и поэзии. И в этих искусствах он видит искусства «подражательные».Более того, по мнению Аристотеля, область подражания, доступная музыке, в известном отношении шире области, составляющей удел пластики и живописи. Изобразительную силу музыки.Аристотель оценивал чрезвычайно высоко. Действие,воспроизводимое музыкой нравственного характера или состояния,настолько сильно, что чувство, возбужденное в нас музыкальным изображением, может переноситься на реальных людей, характеры которых изображаются мелодией. «Кто, например, глядя на чье-либо изображение, испытывает радостное чувство не по какой-либо другой причине, а именно из-за данного внешнего образа, тому, конечно,приятно будет и встретиться лицом к лицу с человеком, на чье изображение он смотрит.Эту же мысль доказывает и А. Г. Габричевский, крупнейший деятель русской культуры, чья личность и творчество повлияли на интеллектуальную жизнь нашей страны в XX веке: «...грань между искусством пространственным и временным чрезвычайно зыбка». Можно выделить некоторые формы такой взаимосвязи.1. Генетическая общность многих конкретно-исторических явлений двух данных искусств, обусловленная их происхождение одной социальной основы. Отсюда – образная и стилистическая близость музыки и архитектуры в определенные периоды культурного развития, что позволяет выявить аналогии между кругом идей,образов и выразительных средств. В музыке прослеживается отражение картинности, объемности (особенно в программной музыке), мы можем «видеть» море, замок, парад, а в архитектуре –отражение категории музыкальности. При создании архитектурного объекта звучание музыкальных инструментов часто предопределяет само архитектурное решение.
Стокго́льмский синдром (англ. Stockholm Syndrome) — термин, популярный в психологии, описывающий защитно-бессознательную травматическую связь[1], взаимную или одностороннюю симпатию[2], возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения (или угрозы применения) насилия. Под воздействием сильного шока заложники начинают сочувствовать своим захватчикам, оправдывать их действия, и в конечном счёте отождествлять себя с ними, перенимая их идеи и считая свою жертву необходимой для достижения «общей» цели. Бытовой стокгольмский синдром, возникающий в доминантных семейно-бытовых отношениях, является второй наиболее известной разновидностью стокгольмского синдрома.
Вследствие видимой парадоксальности психологического феномена, термин «стокгольмский синдром» стал широко популярен и приобрёл много синонимов: известны такие наименования, как «синдром идентификации заложника» (англ. Hostage Identification Syndrome), «синдром здравого смысла» (англ. Common Sense Syndrome)[3], «стокгольмский фактор» (англ. Stockholm Factor), «синдром выживания заложника» (англ. Hostage Survival Syndrome)[4] и др. Авторство термина «стокгольмский синдром» приписывают криминалисту Нильсу Бейероту, который ввёл его во время анализа ситуации, возникшей в Стокгольме во время захвата заложников в августе 1973 года. Механизм психологической защиты, лежащий в основе стокгольмского синдрома, был впервые описан Анной Фрейд в 1936 году, когда и получил название «идентификация с агрессором».
Исследователи полагают, что стокгольмский синдром является не психологическим парадоксом, не расстройством (или синдромом), а скорее нормальной реакцией человека на сильно травмирующее психику событие[3][4]. Так, стокгольмский синдром не включён ни в одну международную систему классификации психиатрических заболеваний[5].
Согласно исследованиям, стокгольмский синдром является довольно редким событием. Согласно данным ФБР о более чем 1200 случаев захвата заложников с баррикадированием захвативших в здании, стокгольмский синдром отмечен лишь в 8 % случаев[6].
0,39 =
0,25 =
1,125= 1