Question

Вчем смысл текста: у меня был, наверно, самый лёгкий вид ареста, какой только можно себе представить. он не вырвал меня из объ ятий близких, не оторвал от дорогой нам жизни. дряблым европейским февралём он выхватил меня из нашей узкой стрелки к морю, где окружили не то мы немцев, не то они нас, – и лишил только привычного дивизиона да картины трёх последних месяцев войны.

комбриг вызвал меня на командный пункт, спросил зачем-то мой пистолет, я отдал, не подозревая никакого лукавства, – и вдруг из напряжённой неподвижной в углу офицерской свиты выбежали двое контрразведчиков, в несколько прыжков пересекли комнату и, четырьмя руками одновременно хватаясь за звёздочку на шапке, за погоны, за ремень, за полевую сумку, драматически закричали:

– вы –

и, обожжённый и проколотый от головы к пяткам, я не нашёлся ничего умней, как:

– я? за

хотя на этот вопрос не бывает ответа, но вот удивительно – я его получил! это стоит упомянуть потому, что уж слишком непохоже на наш обычай. едва смершевцы кончили меня потрошить, вместе с сумкой отобрали мои политические письменные размышления и, угнетаемые дрожанием стёкол от разрывов, подталкивали меня скорей к выходу – раздалось вдруг твёрдое обращение ко мне – да! через этот глухой обруб между остававшимися и мною, обруб от тяжело упавшего слова «арестован», через эту чумную черту, через которую уже ни звука не смело просочиться, – перешли немыслимые, сказочные слова комбрига:

– солженицын. вернитесь.

и я крутым поворотом выбился из рук смершевцев и шагнул к комбригу назад. я его мало знал, он никогда не снисходил до простых разговоров со мной. его лицо всегда выражало для меня приказ, команду, гнев. а сейчас оно задумчиво осветилось – стыдом ли за своё подневольное участие в грязном деле? порывом стать выше всежизненного жалкого подчинения? десять дней назад из мешка, где оставался его огне вой дивизион, двенадцать тяжёлых орудий, я вывел почти что целой свою разведбатарею – и вот теперь он должен был отречься от меня перед клочком бумаги с печатью?

– у вас… – веско спросил он, – есть друг на первом украинском фронте?

– вы не имеете права! – закричали на полковника капитан и майор контрразведки. испуганно сжалась свита штабных в углу, как бы боясь разделить неслыханную опрометчивость комбрига (а политотдельцы – и готовясь дать на комбрига материал). но с меня уже было довольно: я сразу понял, что я арестован за переписку с моим школьным другом, и понял, по каким линиям ждать мне опасности.

и хоть на этом мог бы остановиться захар георгиевич травкин! но нет! продолжая очищаться и распрямляться перед самим собою, он поднялся из-за стола (он никогда не вставал навстречу мне в той прежней через чумную черту протянул мне руку (вольному, он никогда мне её не протягивал! ) и, в , при немом ужасе свиты, с отеплённостью всегда сурового лица сказал безстрашно, раздельно:

– желаю вам – счастья – капитан!