Question

определить стиль текста и жанр
1. «Господину Псковскому гражданскому губернатору.
По высочайшему государя императора повелению, последовавшему по всеподданнейшей покорнейше ваше превосходительство: находящемуся во вверенной вам губернии чиновнику 10-го класса Александру Пушкину позволить отправиться сюда при посылаемом вместе с сим нарочным фельдъегерем. Господин Пушкин может ехать в своём экипаже свободно, не в виде арестанта, но в сопровождении только фельдъегеря; по прибытии же в Москву имеет явиться прямо к дежурному генералу Главного штаба Его Величества».

2. Фельдъегерь вырвал меня из моего насильственного уединения и привез в Москву, прямо в Кремль, и, всего покрытого грязью, меня ввели в кабинет императора, который сказал мне: «Здравствуй, Пушкин, доволен ли ты своим возвращением?» Я отвечал, как следовало. Государь долго говорил со мною, потом с Пушкин, принял ли бы ты участие в 14 декабря, если б был в Петербурге?» — «Непременно, государь, все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нём. Одно лишь отсутствие меня, за что я благодарю бога!» — «Довольно ты подурачился, — возразил император, — надеюсь, теперь будешь рассудителен, и мы более ссориться не будем. Ты будешь присылать ко мне все, что сочинишь; отныне я сам буду твоим цензором».

3. Так обольстил Николай I Пушкина. Он еще сказал поэту: "Ты меня ненавидишь за то, что я раздавил ту партию, к которой ты принадлежал, но верь мне, я также люблю Россию, я не враг русскому народу, я ему желаю свободы, но ему нужно сперва укрепиться".
4. Небритый, в пуху, измятый и уставший после трудной дороги, Пушкин был представлен к дежурному генералу Потапову и с ним вместе поехал во дворец. К удивлению Александра Сергеевича, царь встретил его у самых дверей своего кабинета словами:
- Брат мой, покойный император, сослал вас на жительство в деревню, я же освобождаю вас от этого наказания, с условием ничего не писать против правительства".
- Ваше величество, - тихо ответил Пушкин, - я давно ничего не пишу противного правительству, а после "Кинжала" и вообще ничего не писал.
- Вы были дружны со многими из тех, которые в Сибири? - продолжал Николай, нетерпеливо постукивая рукой по столу, От этого нервного движения на столе зазвенела небольшая изящная чернильница, изображавшая бога Гермеса, куда-то летящего на своих волшебных крылышках.
- Правда, государь, я многих из них любил и уважал и продолжаю питать к ним те же чувства! – твердо и как будто с вызовом ответил Пушкин.
- Можно ли любить такого негодяя, как Кюхельбекер, - продолжал государь, едва махнув рукой, чтобы поэт его не перебивал.
- Мы, знавшие его, - чуть слышно сказал поэт, - считали всегда за сумасшедшего, и теперь нас может удивлять одно только, что и его с другими, сознательно действовавшими и умными людьми, сослали в Сибирь!
- Я позволяю вам жить, где хотите, пиши и пиши, я буду твоим цензором, - неожиданно закончил Николай, глядя пристально в глаза Пушкину и, крепко взяв его за руку, вывел в смежную комнату, наполненную царедворцами. Все расступились и замолчали.
- Господа, вот вам новый Пушкин, о старом забудем, - сказал император, ласково указывая на изумленного поэта.

5. Николай I поступал по усвоенной им манере: брать обольщением и обманом там, где нельзя применить силу. Истинный смысл царской милости был выражен Бенкендорфом в его донесении царю 12 июля 1827 года: "Если удастся направить его - Пушкина - перо и его речи, то в том будет прямая выгода". Таков был замысел царя. "Своей милостью император, - писал позже Герцен, - хотел погубить его в общественном мнении, а знаками своего расположения покорить его". Однако царю не раз потом пришлось убедиться в том, что Пушкин неподкупен.

6. Возвратившись, Пушкин не узнал ни московского общества, ни петербургского, Друзей своих он уже не нашел, даже имена их не осмеливались произносить вслух; только и говорили, что об арестах, обысках, ссылке; все было мрачно и объято ужасом.

7. «Представляешь, говорят, что, придя в кремлевский дворец, Пушкин имел твердую решимость, в случае неблагоприятного исхода его объяснений с
государем, вручить царю, на прощание, довольно вольное стихотворение! Но благосклонный прием государя заставил Пушкина забыть о своем прежнем намерении. Мне рассказывали, что, выходя из кабинета вместе с Пушкиным, государь сказал, ласково указывая на него своим приближенным: "Теперь он мой!" Вот тебе и новая сплетня! А как там было на самом деле – никто теперь и не узнает!»​