Выполните лингвистический анализ текста 1.Представляя собой национальное единство, принадлежа определённой
нации или народности, каждый язык в то же время невероятно многолик, разнообразен. Он существует в местных диалектах, профессиональных «языках»,
социальных арго, а главной — в социальном и коммуникативном отношениях — формой его является литературный язык. Продукт развития культуры и
цивилизации, литературный язык, в отличие от территориальных говоров и социальных жаргонов, общепонятен для всех говорящих на данном национальном языке. Его нормы представляют собой сложную систему средств, детально
дифференцированных в зависимости от целей и условий речи. Эти нормы едины
и общеобязательны для всех владеющих литературным языком, они специально разрабатываются и закрепляются в нормативных словарях и грамматиках,
их пропагандируют среди говорящих с учебников, научнопопулярной литературы, лекций, радио и телепередач... Но и при всех этих
условиях нормированный, литературный язык обнаруживает колебания, которые вызваны со существованием старых и новых форм выражения, постоянно
происходящей функционально стилистической дифференциацией языковых
средств. Всё это ещё раз подтверждает мысль о диалектичности языкового
единства: единый и общепонятный, каждый язык существует в поистине неисчислимом многообразии речевых форм. А это многообразие — величина про-изводная: она определяется многообразием и сложностью коммуникативных
задач, которые характерны для данного общества.
2.Однажды, возвращаясь домой, я нечаянно забрёл в какую-то незнакомую
усадьбу. Солнце уже пряталось, и на цветущей ржи растянулись вечерние тени.
Два ряда старых, тесно посаженных, очень высоких елей стояли, как две
сплошные стены, образуя мрачную, красивую аллею. Я легко перелез через изгородь и пошёл по этой аллее, скользя по еловым иглам, которые тут на вершок
покрывали землю. Было тихо, темно, и только высоко на вершинах кое-где
дрожал яркий золотой свет и переливал радугой в сетях паука. Сильно, до духоты пахло хвоем. Потом я повернул на длинную липовую аллею. И тут тоже
запустение и старость листва печально шелестела под ногами, и
в сумерках между деревьями прятались тени. Направо, в старом фруктовом
саду, нехотя, слабым голосом пела иволга, должно быть, тоже старушка. Но вот
и липы кончились; я мимо белого дома с террасой и с мезонином, и передо мною неожиданно развернулся вид на барский двор и на широкий пруд
с купальней, с толпой зелёных ив, с деревней на том берегу, с высокой узкой
колокольней, на которой горел крест, отражая в себе заходившее солнце.
На миг на меня повеяло очарованием чего-то родного, очень знакомого, будто
я уже видел эту самую панораму когда-то в детстве. А у белых каменных ворот,
которые вели со двора в поле, у старинных крепких ворот со львами, стояли две
девушки. Одна из них, постарше, тонкая, бледная, очень красивая, с целой
копной каштановых волос на голове, с маленьким упрямым ртом, имела строгое выражение и на меня едва обратила внимание; другая же, совсем ещё молоденькая — ей было 17—18 лет, не больше — тоже тонкая и бледная, с большим ртом и с большими глазами, с удивлением посмотрела на меня, когда я
проходил мимо, сказала что-то по-английски и сконфузилась, и мне показалось, что и эти два милых лица мне давно уже знакомы. И я вернулся домой
с таким чувством, как будто видел хороший сон.
