Чихнул, как видите. Чихать никому и нигде не возбраняется. Чихают и мужики, и полицеймейстеры, и иногда даже и тайные советники. Все чихают. Червяков нисколько не сконфузился.
5. В тот день – это было 24 апреля, – попав на Ферриндон-роуд, я невольно заметил здесь перемены. Внешне все было на своих местах. И все-таки чего-то не хватало, чего-то такого, без чего, как казалось ранее, Ферриндон-роуд была просто немыслима. Разгадку я увидел сразу: с фасада дома № 75 были сняты буквы, которые читались так: «Дейли Уоркер». На их месте красовались другие: «Морнинг Стар».
6. Я всегда и везде, особенно на Кавказе, замечал особенный такт у нашего солдата во время опасности умалчивать и обходить те вещи, которые могли бы невыгодно действовать на дух товарищей. Дух русского солдата не основан так, как храбрость южных народов, – на скоро воспламеняемом и остывающем энтузиазме: его так же трудно разжечь, как и заставить упасть духом. Для него не нужны эффекты, речи, воинственные крики, песни и барабаны для него нужны, напротив, спокойствие, порядок и отсутствие всего натянутого. В русском, настоящем русском солдате никогда не заметите хвастовства, ухарства, желания отуманиться, разгорячиться во время опасности, напротив, скромность, простота и видеть в опасности совсем другое, чем опасность, составляют отличительные черты его характера. Я видел солдата, раненного в ногу, в первую минуту жалевшего только о пробитом новом полушубке, ездового, вылезающего из-под убитой под ним лошади и расстегивающего подпругу, чтобы взять седло.
7. Улицу Ферриндон-роуд я знаю как облупленную. Это сравнение непроизвольно. На ней большинство домов имеет облупленные фасады. Это, как правило, складские помещения, конторы, гаражи, мастерские. Здесь лондонская подземка выходит на поверхность и бежит в сухом русле несуществующей реки, мимо пакгаузов компании, производящей знаменитый английский джип марки «Бутс». Обнаженную урбанистическую картину скрашивает лишь вереница тележек, на которых букинисты раскладывают свой неповторимый товар – книги, тронутые золотой желтизной времени. Продавцы – старики и старухи в синих халатах и черных беретах – сидят, как совы, на высоких стульях и дремлют, вздрагивая от грохота проносящихся поездов.
Наблюдатели были одеты легко.
На заднем плане картины изображены старинный промышленный город. Вдалеке виднелось голубоватое правительственное учреждение с красным флажком, сырые жилые кварталы, дома-новостройки. В старинном городе видны маковки церквей. Окутаны туманом здания старинной постройки. В промышленном городе небо желто-серое. А в старинном – серо-голубое. Ребята играют в футбол на пустыре. Импровизированная футбольная площадка вытоптана.
Зрители внимательно наблюдают за игрой. Они увлечены ей. Справа от вратаря находятся развалины здания. Два портфеля изображали ворота. Из них были видны пионерские галстуки, углы книг. Рядом с вратарем лежала белая собака с черным ухом. Вратарь был одет в футбольные трусы голубого цвета и черную кофту. Колено у него было перебинтовано, а на руках надеты перчатки. Мальчик выглядел двенадцатилетним (на лбу были морщины). Рядом с вратарем стоял «судья». Художник хотел показать азарт игры. Картина была написана неяркими, приглушенными красками в тысяча девятьсот сорок девятом году. Несмотря на то, что четыре года назад кончилась война, все увлекались игрой.