Добро и зло всегда на разных сторонах. Если выигрывает добро, то зло проигрывает и наоборот. Вместе они существовать не могут. Слишком разные задачи у добра и зла. Ведь добро существует для того, чтобы людям, облегчить им жизнь, сделать её понятной и счастливой. А зло хочет всё запутать, осложнить, сломать, испортить. Там, где царит зло, не может быть у людей счастливой жизни, ведь жизнь совместима только с добром. Добро должно всегда опережать зло во всём, чтобы в итоге победить, и прогнать зло из нашего мира. Счастливый и радостный мир, где живут хорошие люди, мир, где нет места злу ни в каких его проявлениях. В этом мире будет царить только добро, гармония, ровные отношения между людьми, все будут и поддерживать друг друга. В светлом мире добра не будет места злу: там не будет преступности, войн, насилия, обмана. К такому миру добра мы и должны стремиться, а пока нам надо бороться со злом добру одержать вверх в его борьбе со злом, ведь любое наше доброе дело, даже добрая мысль укрепляют добро и ослабляют зло. Надо быть добрыми, а не злыми, сочувствующими, а не озлобленными, друзьями, а не врагами, всем а не презирать, чтобы добро победило, а зло исчезло насовсем.
Почему нужно быть добрым ? Нам просто необходимо быть добрыми, иначе всё в мире остановится. Некому будет человеку, если с ним что-нибудь случится. Не с кем будет просто поговорить, когда захочется обсудить свою жизнь и возникшие проблемы. Никто не будет просто думать о людях, никто не станет сочувствовать им, если не будет добрых людей. А, если добрых людей не станет, то исчезнет и само добро, ведь его делают конкретные люди. Добро приходит в мир через каждого из нас, когда мы кому-нибудь, поддерживаем попавшего в беду, советуем, как поступить. Добро всегда борется со злом. Можно увидеть в каждый момент жизни, как колеблются чаши добра и зла, зависящие только от нас. И, если мы добрые, то чаша с добром перевешивает чашу со злом, и зло не может победить. Но надо быть осторожными, ведь зло сейчас одевает на себя маски, прячется под разными одеждами, а само так и хочет опередить добро, вырваться вперёд в их вечном сражении. Но нет только добра и зла, всё в нашем мире перемешано, он ещё несовершенен. Необходимо быть внимательными, чтобы не затоптать ростки добра в душе каждого из нас, чтобы они выросли в огромные деревья добра, которые будут зеленеть и цвести на радость всем нам.
Люди всегда хотели заглянуть в будущее. За завесой неведомого им мерцала неуловимая истина. Предупрежденный – вооружен, и люди жаждали получить это предупреждение, даже там, где это было невозможно. И с древних времен гадают по ночам девушки, напряженно близорукими глазами вглядываясь в угрожающую тьму времени. Ужас неведения не рассеять, не получить ни одного достойного рецепта только для себя, а полустертые руны знаков, разбросанные по полям судьбы, медленно, но верно поглощают леность и забвение.
Времена древних пророков ушли. Не ради пользы вещали они миру свои откровения, но открывали дверь истины, смысла бытия, отверзали тайны человеческого духа. Как добросовестные лекари, они не кликушествовали о своих страхах и надеждах, но смело и ласково указывали людям на их недостатки, приоткрывая по пути величайшую тайну замысла Божьего, с испугом и благоговением. Искусство вышло из жреческого служения, вышло, но не отделилось от него и всегда осознавало себя с ним связанным. Пророку, возвещающему глас Божий, литература наследовала образом поэта-пророка, говорящего по наущению Божию или заменившего собой пророка, поэта-богоборца. И образ царственного аскета, которому открылась истина, преследовал художников.
Известнейшим стихотворением девятнадцатого века о пророке является, конечно, стихотворение А. С. Пушкина. Его «Пророка» «растащили» на цитаты. Пушкин не унизил стихотворение изощренной формой, нет даже деления на строфы, это не безделушка на тему, а страстное, сосредоточенное размышление, которое не должно охлаждать арифметически точное оформление. В самом стихотворении даны поразительный, освежающий и возвышающий душу образ откровения, превращение низменной природы человека в гордую природу Божьего слуги. Такое преображение возможно только по собственной воле, более того – по собственному страстному желанию, недаром лирический герой «духовной жаждою томим».
И этот пророк, пророк умирающий, заканчивает историю русских пророков девятнадцатого века. Он доводит до логического конца то движение внутрь себя, то отдаление от божественного откровения, которое началось уже в лермонтовском тексте. От высокого глагола Пушкина поэзия пришла к площадному слогу Некрасова. В веке двадцатом каждый сам себе будет пророком, значит, пророком не станет никто.Или все таки станет?