Есенина попросили читать. Он охотно согласился, встал и начал монолог Хлопуши. Вначале трагические выкрики каторжника показались театральными. Сумасшедшая, бешеная кровавая муть! Что ты? Смерть? Но вскоре я почувствовал, что Есенин читает потрясающе, и слушать его стало тяжело до слез. Я не могу назвать его чтение артистическим, искусным и так далее, все эти эпитеты ничего не говорят о характере чтения. Голос поэта звучал несколько хрипло, крикливо, надрывно, и это как нельзя более резко подчеркивало каменные слова Хлопуши. Изумительно искренно, с невероятной силою прозвучало неоднократно и в разных тонах повторенное требование каторжника: Я хочу видеть этого человека! И великолепно был передан страх: Где он? Где? Неужель его нет? Даже не верилось, что этот маленький человек обладает такой огромной силой чувства, такой совершенной выразительностью. Читая, он побледнел до того, что даже уши стали серыми. Он размахивал руками не в ритм стихов, но это так и следовало, ритм их был неуловим, тяжесть каменных слов капризно разновесна. Казалось, что он мечет их, одно — под ноги себе, другое — далеко, третье — в чье-то ненавистное ему лицо. И вообще все: хриплый, надорванный голос, неверные жесты, качающийся корпус, тоской горящие глаза — все было таким, как и следовало быть всему в обстановке, окружавшей поэта в тот час. Совершенно изумительно прочитал он вопрос Пугачева, трижды повторенный: Вы с ума сошли? — громко и гневно, затем тише, но еще горячей: Вы с ума сошли? И наконец совсем тихо, задыхаясь в отчаянии: Вы с ума сошли? Кто сказал вам, что мы уничтожены? Неописуемо хорошо спросил он: Неужель под душой так же падаешь, как под ношею? И, после коротенькой паузы, вздохнул, безнадежно, прощально: Дорогие мои... Хор-рошие... Взволновал он меня до спазмы в горле, рыдать хотелось. Помнится, я не мог сказать ему никаких похвал, да он — думаю — и не нуждался в них. Я попросил его прочитать о собаке, у которой отняли и бросили в реку семерых щенят. — Если вы не устали... — Я не устаю от стихов, — сказал он и недоверчиво спросил: — А вам нравится о собаке? Я сказал ему, что, на мой взгляд, он первый в русской литературе так умело и с такой искренней любовью пишет о животных. — Да, я очень люблю всякое зверье, — молвил Есенин задумчиво и тихо, а на мой вопрос, знает ли он «Рай животных» Клоделя6, не ответил, пощупал голову обеими руками и начал читать «Песнь о собаке». И когда произнес последние строки: Покатились глаза собачьи Золотыми звездами в снег — на его глазах тоже сверкнули слезы. После этих стихов невольно подумалось, что Сергей Есенин не столько человек, сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии, для выражения неисчерпаемой «печали полей» *, любви ко всему живому в мире и милосердия, которое — более всего иного — заслужено человеком.
Оставляет ли нация отпечаток на жизни человека? На этот вопрос довольно сложно ответить, т.к. существуют люди не имеющие понятия этого слова. Нация - это прежде всего твой род, твоя "кровь". И зачастую многие осуждают, а порой и конфликтуют с людьми, относящимися к той или иной национальности. Вспомним итоги Великой Отечественной войны. Сравните как сейчас русские относятся к немцам. В основном отрицательно, т.к. помнит мир эту войну и никто не может простить этот народ за их поступок. В современном мире "нация" мало кого интересует. Но этой нации оставляет достаточно следов. Нация не оставляет серьёзного отпечатка на жизни человека, если он не живёт ею.
