Мне рассказали недавно о елке, посаженной в одном московском дворе. это была голубая серебристая ель. голубое дерево из сказки. жильцы, въехавшие в новый дом, посадили елку сами. для нее вырыли глубокую яму, подготовили ей хорошую рыхлую землю, обложили дно ямы лесным дерном. даже немного хвои из леса и посыпали вокруг елки, чтобы она почувствовала себя, как дома. дерево прижилось. на ветках появились свежие, пушистые побеги. голубая ель стала гордостью всего дома, его украшением. она пышно разрослась и вечером, если вы проходили мимо, вас касался задумчивый и щемящий запах лесной хвои, запах детства, запах чистоты. и вот однажды, перед новым годом, жильцы, выйдя из дома ранним утром, увидели, что елку кто-то срубил. срубил не у корня, а забрал юную, пушистую верхушку. изуродованное дерево стояло во дворе, распластав оставшиеся нижние ветви, словно ему отрубил голову палач. люди долго смотрели на ель, не веря своим глазам, - смотрели с болью, содроганием, гневом… на следующий день жильцы прикрепили к дереву табличку. табличка была сделана добротно, старательно, на ней было написано отчетливыми буквами: “памятник подлецу, который под новый год срубил елку”. ель засохла и умерла. табличка на мертвом дереве укреплена до сих пор. человек, срубивший дерево, проходит, может быть мимо него каждый день. и каждый день мертвая ель, как молчаливый укор совести, напоминает ему о содеянном.
