Хозяйство, общественное и государственное устройство гуннов
Даров, которые получали шаньюи от ханьского двора, было совершенно недостаточно для удовлетворения потребностей значительного кочевого населения в продуктах оседлого хозяйства. Поэтому для гуннов более существенным было установление пограничной торговли, которую, однако, не разрешало императорское правительство, видевшее в торговле только инструмент давления на варваров. Позднее суть этой политики четко сформулировал один из китайских историографов: «Нет дани (от варваров) — нет и торговли с ними, есть дань — есть и вознаграждение (т. е. торговля)» [цит. по: Мартынов, с. 234].
Добиваясь открытия рынков на границе, шаньюй начал в 158 г. до н. э. новую серию набегов и опустошил несколько северных округов. «После этого (в 152 г. до н. э.) император Сяо-цзин снова заключил с гуннами мир, основанный на родстве, открыл рынки на пограничных пропускных пунктах, послал гуннам подарки и отправил принцессу, согласно прежнему договору». «Отличаясь алчностью, — добавляет Сыма Цянь, — гунны ценили рынки на пограничных пропускных пунктах и любили китайские изделия» [Таскин, вып. 1, с. 49–50].
Экономика гуннского общества, по описанию Сыма Цяня, весьма примитивна: «В мирное время они следуют за скотом и одновременно охотятся на птиц и зверей, поддерживая таким образом свое существование, а в тревожные годы каждый обучается военному делу для совершения нападений. Таковы их врожденные свойства… Начиная от правителей, все питаются мясом домашнего скота, одеваются в его шкуры и носят шубы из войлока» [Таскин, вып. 1, с. 34–35]. Столь же простой кажется и проистекающая из характера экономики программа отношений с Китаем, сформулированная одним из шаньюев: «Я хочу открыть вместе с Хань большие заставы для торговли, взять в жены дочь из дома Хань, хочу, чтобы мне ежегодно посылали 10 тыс. даней рисового вина, 5 тыс. ху (мер) проса, 10 тыс. кусков различных шелковых тканей, а также все остальное, и в этом случае на границе не будет взаимных грабежей» [Там же].
Однако с представлениями о чисто кочевом характере гуннского общества никак не вяжутся неоднократные упоминания о городках в глубине гуннских земель, о хранимых там запасах зерна; сообщая о суровых для гуннов зиме и лете 89–88 гг. до н. э., летописец замечает: «В это время начался снегопад, длившийся несколько месяцев подряд, скот падал, среди населения начались болезни, хлеба не вызрели, напуганный шаньюй построил молельню» [Таскин, вып. 2, с. 28].
В момент детонации «Малыша» двухлетняя Садако была дома. Взрывная волна вынесла её через окно, но девочка осталась жива. Когда мать нашла её, она не заметила у дочери каких-либо видимых травм. До 1954 года Садако росла обычной девочкой и даже была членом эстафетной команды класса. В ноябре 1954 года у неё проявились первые признаки болезни — на шее и позади ушей проявилась опухоль. В январе 1955 года опухоль появилась на ногах, и 20 февраля девочка была госпитализирована с диагнозом лейкемия. По мнению докторов, ей оставалось жить не больше года. 21 февраля её перевели в хиросимскую больницу Красного Креста для лечения и переливания крови. К тому времени уровень лейкоцитов в её крови был в шесть раз выше по сравнению со средним уровнем обычного ребёнка. В августе 1955 года она переехала в палату, где её соседкой оказалась Киё, всего на два года старше. Вскоре друзья Киё принесли ей бумажных журавликов. Отец Садако, Сигэо, узнав от дочери о журавликах, рассказал ей легенду, согласно которой человек, сложивший тысячу бумажных журавликов, может загадать желание, которое обязательно исполнится. Легенда впечатлила Садако, и она, как многие другие пациенты, стала складывать журавликов из любых попадавших в её руки кусочков бумаги. Её подруга Тидзуко Хамамото приносила ей для этого кучу бумаги из школы.Между тем здоровье Садако постепенно ухудшалось. Примерно в середине октября левая нога распухла и приобрела фиолетовый цвет. После того, как семья уговорила её поесть, Садако попросила чай с рисом. Затем она поблагодарила семью, и это были её последние слова. 25 октября 1955 года девочка умерла в возрасте 12 лет. По легенде из книги «Садако и тысяча бумажных журавликов», она успела сделать лишь 644 журавлика. Её друзья якобы закончили работу, и Садако была похоронена вместе с тысячей бумажных журавликов. Однако на выставке, посвящённой Садако в Мемориальном музее мира Хиросимы, приводится информация о том, что девочка успела смастерить около 1300 бумажных журавликов. Брат Садако, Масахиро, в своей книге «Полная история Садако Сасаки» тоже подтвердил, что сестра на момент смерти уже успела сложить заветную тысячу журавликов.
Відповідь:
Хозяйство, общественное и государственное устройство гуннов
Даров, которые получали шаньюи от ханьского двора, было совершенно недостаточно для удовлетворения потребностей значительного кочевого населения в продуктах оседлого хозяйства. Поэтому для гуннов более существенным было установление пограничной торговли, которую, однако, не разрешало императорское правительство, видевшее в торговле только инструмент давления на варваров. Позднее суть этой политики четко сформулировал один из китайских историографов: «Нет дани (от варваров) — нет и торговли с ними, есть дань — есть и вознаграждение (т. е. торговля)» [цит. по: Мартынов, с. 234].
Добиваясь открытия рынков на границе, шаньюй начал в 158 г. до н. э. новую серию набегов и опустошил несколько северных округов. «После этого (в 152 г. до н. э.) император Сяо-цзин снова заключил с гуннами мир, основанный на родстве, открыл рынки на пограничных пропускных пунктах, послал гуннам подарки и отправил принцессу, согласно прежнему договору». «Отличаясь алчностью, — добавляет Сыма Цянь, — гунны ценили рынки на пограничных пропускных пунктах и любили китайские изделия» [Таскин, вып. 1, с. 49–50].
Экономика гуннского общества, по описанию Сыма Цяня, весьма примитивна: «В мирное время они следуют за скотом и одновременно охотятся на птиц и зверей, поддерживая таким образом свое существование, а в тревожные годы каждый обучается военному делу для совершения нападений. Таковы их врожденные свойства… Начиная от правителей, все питаются мясом домашнего скота, одеваются в его шкуры и носят шубы из войлока» [Таскин, вып. 1, с. 34–35]. Столь же простой кажется и проистекающая из характера экономики программа отношений с Китаем, сформулированная одним из шаньюев: «Я хочу открыть вместе с Хань большие заставы для торговли, взять в жены дочь из дома Хань, хочу, чтобы мне ежегодно посылали 10 тыс. даней рисового вина, 5 тыс. ху (мер) проса, 10 тыс. кусков различных шелковых тканей, а также все остальное, и в этом случае на границе не будет взаимных грабежей» [Там же].
Однако с представлениями о чисто кочевом характере гуннского общества никак не вяжутся неоднократные упоминания о городках в глубине гуннских земель, о хранимых там запасах зерна; сообщая о суровых для гуннов зиме и лете 89–88 гг. до н. э., летописец замечает: «В это время начался снегопад, длившийся несколько месяцев подряд, скот падал, среди населения начались болезни, хлеба не вызрели, напуганный шаньюй построил молельню» [Таскин, вып. 2, с. 28].
Пояснення: