Кто такой Герасим? Глухонемой Герасим - крепостной крестьянин. Он служит дворником у старой капризной барыни в Москве. Однажды Герасим маленькую собачку, которую кто-то бросил в реку. Герасим берет собачку к себе, ухаживает за ней и дает ей кличку "Муму". Вскоре собачка Муму становится лучшим другом Герасима. Благодаря Муму жизнь Герасима наполняется радостью и смыслом. Однажды старая барыня приказывает слугам избавиться от Муму. Герасим решает лично утопить собачку, потому что не хочет, чтобы это сделали другие. После смерти Муму мужчина покидает дом барыни и возвращается в деревню, где прожил всю жизнь. Характеристика Герасима в рассказе "Муму" Тургенева: описание внешности и характера Герасим является крепостным крестьянином одной старой барыни, живущей в Москве: "...считался едва ли не самым исправным тягловым мужиком..." (раньше Герасим жил в деревне) Должность Герасима - дворник: "...дворник Герасим..." "...Герасима привезли в Москву, купили ему сапоги, сшили кафтан на лето, на зиму тулуп, дали ему в руки метлу и лопату и определили его дворником..." (Герасима привезли из деревни город работать дворником у барыни) В его обязанности входят следующие работы: "...Дела у него было немного: вся обязанность его состояла в том, чтобы двор содержать в чистоте, два раза в день привезти бочку с водой, натаскать и наколоть дров для кухни и дома да чужих не пускать и по ночам караулить..." Герасим является инвалидом, глухонемым с рождения: "...глухонемой от рождения..." "...о проделках немого дворника..." "...Герасим ничего не слыхал <...> для него самый шумный день был безмолвен и беззвучен, как ни одна самая тихая ночь не беззвучна для нас..." Он мычит, когда хочет что-то сказать: "...с ласковым мычанием закивал головой" "...стоял Герасим. Глупо смеясь и ласково мыча, протягивал он ей прянишного петушка..." Герасим является мужчиной средних лет, "мужиком": "...солнце озарило <...> только что расходившегося молодца..." "...славный мужик..." "...дворник Герасим, мужчина..." О внешности Герасима известно следующее: "...Его лицо, и без того безжизненное, как у всех глухонемых..." "...мужчина двенадцати вершков роста, сложенный богатырем..." (рост около 2 метров) "...ветер с родины, – ласково ударял в его лицо, играл в его волосах и бороде..." "...при виде его громадной фигуры..." "...продолговатые и твердые мышцы его плечей..." "...налегая огромными ладонями на соху..." "...протянул свою огромную ручищу..." "...он принагнул тебя своей тяжелой ручкой..." "...ведь у него Минина и Пожарского рука..." (памятник Минину и Пожарскому в Москве, отлитый из бронзы) "...под его железными кулаками..." "...скрестив могучие руки у ней на спине..." "...проносили сильные его ноги..." "...пошел, тяжело ступая, в свою каморку..." Рост Герасима - почти 2 метра: "...двенадцати вершков роста..." (рост в два аршина и двенадцать вершков - это 195 см, то есть почти 2 метра) У него грубые манеры: "...Она было хотела отказаться, но он насильно впихнул ей пряник в руку, покачал головой, пошел прочь..." "...довела до сведения барыни грубый поступок Герасима..." Об одежде Герасима известно следующее: "...Герасима привезли в Москву, купили ему сапоги, сшили кафтан на лето, на зиму тулуп..." "...прикрыл его своим тяжелым армяком..." (армяк - верхняя одежда из шерстяной ткани) "...в своей красной крестьянской рубашке он казался каким‑то великаном перед ними..." "...показался Герасим. На нем был праздничный кафтан..." "...Он даже не обернулся, шапку надел только на улице..." Герасим выглядит богатырем и великаном: "...соорудил <...> истинно богатырскую кровать..." "...он казался каким‑то великаном перед ними..." "...здоров и могуч по‑прежнему и работает за четырех по‑прежнему..." Внешне герой похож на зверя (медведя, льва): "...И чем ты этого медведя к себе приворожила? А ведь он убьет тебя медведь эдакой..." "...Ведь это какой‑то зверь, идол, Гаврила Андреич, – хуже идола… осина какая‑то..." "...как лев, выступал сильно и бодро..." Герасим - довольно необычный, "замечательный" человек: "...Из числа всей ее челяди самым замечательным лицом был дворник Герасим..." "...ведь тот‑то, леший, кикимора‑то степная..."
Современный литературный процесс характеризуется исчезновением былых
канонизированных тем («тема рабочего класса», «тема армии» и т. п.) и резким
возвышением роли бытовых взаимоотношений. Внимание к быту, порой абсурдному, к
опыту человеческой души, вынужденной выживать в ситуации ломки, сдвигов в
обществе, порождает особые сюжеты. Многие писатели как бы хотят отделаться от былой
патетики, риторики, проповедничества, впадают в эстетику «эпатажа и шока».
Реалистическая ветвь литературы, пережив состояние невостребованности, подходит к
осмыслению перелома в сфере нравственных ценностей. На видное место выходит
«литература о литературе», мемуарная проза.
«Перестройка» открыла двери для огромного потока «задержанных» и молодых
писателей, исповедующих разные эстетики натуралистическую, авангардистскую,
постмодернистскую, реалистическую. Одним из обновления реализма является
попытка освободить его от идеологической заданности. Эта тенденция привела к новому
витку натурализма: в ней соединились традиционная вера в очистительную силу жестокой
правды об обществе и неприятие пафоса любого рода, идеологии, проповедничества
(проза С. Каледина «Смиренное кладбище», «Стройбат»; проза и драматургия Л.
Петрушевской). 1987 год имеет особое значение в истории русской литературы. Это
начало уникального, исключительного по своей общекультурной значимости периода.
Это начало процесса возвращения русской литературы. Основным мотивом четырех лет
(1987 гг.) становится мотив реабилитации истории и запрещенной — «неподцензурной»,
«изъятой», «репрессансной» — словесности. В 1988 году, выступая на Копенгагенской
встрече деятелей искусства, литературовед Ефим Эткинд говорил: «Сейчас идет процесс,
который для литературы обладает и небывалой, феноменальной значительностью:
процесс возвращения. Толпа теней писателей и произведений, о которых широкий
читатель ничего не знал, хлынула на страницы советских журналов... Тени возвращаются
отовсюду».
Первые годы реабилитационного периода — 1987—1988 годы — это время
возвращения духовных изгнанников, тех русских писателей, которые (в физическом
смысле) не покидали пределов своей страны. С републикацией произведений Михаила
Булгакова («Собачье сердце», «Багровый остров»), Андрея Платонова («Чевенгур»,
«Котлован» «Ювенильное море»), Бориса Пастернака («Доктор Живаго»), Анны
Ахматовой («Реквием»), Осипа Мандельштама («Воронежские тетради») творческое
наследие этих (известных и до 1987 г.) писателей было восстановлено в полном объеме.
Следующие два года — 1989—1990 годы — это время активного возвращения целой
литературной системы — литературы русского зарубежья. До 1989 года единичные
републикации писателей-эмигрантов — Иосифа Бродского и Владимира Набокова в 1987
году — были сенсационными. А в 1989—1990 годах «толпа теней хлынула в Россию из
Франции и Америки» (Е. Эткинд) — это Василий Аксенов, Георгий Владимов, Владимир
Войнович, Сергей Довлатов, Наум Коржавин, Виктор Некрасов, Саша Соколов и,
конечно, Александр Солженицын.
Главной проблемой для литературы второй половины 1980-х годов становится
реабилитация истории. В апреле 1988 года в Москве состоялась научная конференция с
очень показательным названием — «Актуальные вопросы исторической науки и
литературы». Выступавшие говорили о проблеме правдивости истории советского
общества и о роли литературы в уничтожении «белых исторических пятен». В
эмоциональном докладе экономиста и историка Евгения Амбарцумова прозвучала
поддержанная всеми мысль о том, что «правдивая история стала развиваться вне
окостеневшей официальной историографии, в частности, нашими писателями Ф.
Абрамовым и Ю. Трифоновым, С. Залыгиным и Б. Можаевым, В. Астафьевым и Ф.
Искандером, А. Рыбаковым и М. Шатровым, которые стали писать историю за тех, кто не
смог или не захотел этого сделать».
В том же 1988 году критики заговорили о появлении в литературе целого
направления, которое обозначили как «новая историческая проза». Опубликованные в
1987 году романы Анатолия Рыбакова «Дети Арбата» и Владимира Дудинцева «Белые
одежды», повесть Анатолия Приставкина «Ночевала тучка золотая» стали общественными
событиями этого года. В начале 1988 года таким же общественно-политическим событием
стала пьеса Михаила Шатрова «Дальше... дальше... дальше...», при этом образы «живого
плохого Сталина» и «живого нестандартного Ленина» едва тогда еще
существовавшую цензуру. Состояние собственно современной литературы, т. е. той,
которая не только печаталась, но и писалась во второй половине 1980-х годов,
подтверждает, что в этот период литература являлась прежде всего де лом гражданским.
Громко заявить о себе в это время смогли только поэты-иронисты и авторы