поэт михаил исаковский написал эти свои пронзительные строки, что называется, по горячим – в 1945 году, когда война закончилась, и фронтовики начали возвращаться домой. а там их ждали не только ликование по поводу победы. а еще и слезы. у кого-то слезы радости от встречи с родными и близкими, дождавшимися своих отцов и сыновей. а у кого-то – слезы горя и потери тех, кому не суждено было выжить даже в глубоком тылу.
враги сожгли родную хату,
сгубили всю его семью.
куда теперь идти солдату?
кому нести печаль свою?
многие считают эту песню народной. действительно, своим глубоким чувством и безыскусностью слов она перекликается с народными сочинениями. сюжет трагического возвращения на родину после ратной службы был весьма распространенным в солдатской песне. приходит воин, отслуживший 25 лет, и находит на месте родной хаты лишь развалины: матушка умерла, молодая жена состарилась, поля без мужской руки заросли бурьяном.
и далее – классические образы из эпоса - перекрестье дорог, чисто
пошел солдат в глубоком горе
на перекресток двух дорог,
нашел солдат в далеком поле
травой заросший бугорок.
почему же так глубоко переворачивают душу такие простые слова? потому что после страшной кровопролитной войны c германским фашизмом этот сюжет повторился миллионы раз с миллионами советских людей. и чувства, охватившие героя песни, пережиты едва ли не каждым жителем нашей огромной страны.
«услышал я в вашем исполнении песню, как возвратился солдат с фронта, а у него никаких близких не оказалось, — так было и у меня. мне так же пришлось со слезами на глазах выпить чарку вина в яме разбитой землянки, где погибла в бомбежку моя мама», – так написал фронтовик самому известному исполнителю песни, замечательному певцу марку бернесу.
стоит солдат - и словно комья
застряли в горле у него.
сказал солдат: "встречай, прасковья,
героя - мужа своего.
накрой для гостя угощенье,
поставь в избе широкий стол.
свой день, свой праздник возвращенья
к тебе я праздновать пришел "
впервые стихотворение было опубликовано в 1946 году в журнале «знамя». автор и думать не мог, что его простые стихи могут стать песней, а песня так полюбится народу. композитору матвею блантеру сочинение исаковского показал знаменитый поэт александр твардовский со словами: «замечательная песня может получиться! » как в воду глядел: к проникновенным словам блантер написал такую проникновенную музыку, что практически все редактора – и музыкальные, и , слушавшие песню, сходились во мнении: произведение замечательное! но в радиоэфир не пропускали.
«в общем-то неплохие люди, они, не сговариваясь, шарахнулись от песни. был один даже, – вспоминал потом михаил исаковский, - прослушал, заплакал, вытер слезы и сказал: «нет, мы не можем». что же не можем? не плакать? оказывается, пропустить песню на радио «не можем». оказывается, уж сильным диcсонансом была песня с господствующим в то время настроением в обществе: бравурным, победным! и не хотелось лишний раз бередить незаживающие раны - тогда многие «были почему-то убеждены, что победа исключает трагические песни, будто война не принесла народу ужасного горя. это был какой-то психоз, наваждение», - поясняет исаковский. стихи раскритиковали за «распространение пессимистических настроений».
никто солдату не ответил,
никто его не повстречал,
и только тихий летний ветер
траву могильную качал.
своим вторым рождением песня обязана была замечательному марку бернесу. в 1960-м году он решил исполнить ее на большом концерте во дворце спорта в лужниках. это был настоящий риск: спеть запрещенную песню, да еще на развлекательном бравурном мероприятии. но случилось чудо - после первых строчек, произнесенных речитативом глуховатым «непевческим «голосом артиста, 14-тысячный зал встал, наступила мертвая тишина. это молчание продолжалось еще несколько мгновений, когда отзвучали последние аккорды песни. а потом зал взорвался овацией. и это была овация со слезами на глазах…
а после того, как по личной просьбе героя войны маршала василия чуйкова песня прозвучала в телевизионном «огоньке», она стала поистине народной.
исполнение марком бернесом считается эталонным. именно в его интерпретации песня звучит до сих пор. но лично меня потрясло другое исполнение – михаилом пуговкиным. если марк бернес выступает в песне как рассказчик, как свидетель человеческого горя, то михаил пуговкин ведет свое повествование от первого лица, от лица того самого солдата, что пил «из горькой кружки вино с печалью пополам».
мы, зрители, привыкли видеть этого замечательного артиста в комических ролях, и мало кто знает, что печаль его - настоящая, выстраданная. уже через два дня после начала великой отечественной войны начинающий тогда артист михаил пуговкин добровольцем ушел на фронт. служил в 1147-м стрелковом полку, разведчиком! осенью 1942 года был тяжело ранен в ногу. под ворошиловградом (ныне это луганск – удивительны повороты из-за начавшейся гангрены едва не остался без ноги. награжден орденом отечественной войны ii степени.
Повесть Бориса Зайцева «Голубая звезда»: круг символистских идей и художественный опыт Достоевского
Итоговым произведением доэмигрантского периода своего творчества Б. Зайцев считал повесть «Голубая звезда» (1918). Действительно, из всех книг, написанных еще в России, в этой как идейные, так и художественные искания писателя обрели свое наивысшее воплощение. Вполне естественно, что повесть неизменно обращала на себя внимание исследователей: о ней писали , ,
В повести присутствуют два разнонаправленных вектора – роман «Идиот» и комплекс символистских идей. Цель статьи – определить степень влияния Достоевского и символизма в «Голубой звезде» и выявить характер этого воздействия.
Следуя за Достоевским, Зайцев делает попытку создать свой вариант «положительно прекрасного человека». В образе , главного героя «Голубой звезды», немало общего с князем Мышкиным, да и весь текст повести пронизан реминисценциями из романа Достоевского.
Родственность обоих героев проявляется уже в авторских именах-характеристиках: Христофоров (с греческого «христоносец»), т. е. носящий в себе Христа; Мышкина Достоевский в рукописях называет князь-Христос. Христофоров и внешне напоминает своего литературного предшественника: его портрет, от голубых глаз до поношенного сюртука и штиблет, словно списан с героя Достоевского. Кроме этого, и черты характера (отрешенность, «детскость», «странность»), и манера речи героя Зайцева подчеркнуто похожи на мышкинские.
«Голубая звезда» связана с «Идиотом» и в других отношениях: персонажи Зайцева упоминают о романе Достоевского в своих разговорах, Машура так же не понимает Христофорова, как Аглая Мышкина, требуя от него реального, земного чувства. Некоторые второстепенные герои повести Зайцева являются двойниками персонажей Достоевского, повторяя их характерные особенности, имена, настроения: тетка Машуры, княгиня Волконская, – вариант старухи Белоконской из «Идиота», «тайное горе» Анны Дмитриевны у Зайцева – вариант «тайной грусти» Александры у Достоевского.
Объяснение: