«Мона Лиза» пленяет как искусствоведов, так и невольных зрителей своей загадочностью. Идей о её смысле достаточно много. Кто-то видит в ней женщину-эталон эпохи Возрождения, кто-то полагает, что художник был влюблён в саму Лизу и выразил это с картины, а некоторые придерживаются мнения, что загадочная Мона Лиза состоит из чёрт нескольких человек сразу.
Ещё необычно, что девушка на картине не улыбается губами, но её улыбка отражена в глазах. Возможно, её смысл так же в том, что мы не можем точно определить что чувствует и какие эмоции испытывает эта девушка, что делает её ещё более загадочной.
Картина написана таким образом, что под любым углом обзора девушка как бы смотрит на смотрящего.
И, по некоторым данным, в глазах Джоконды укрыты малюсенькие буквы и цифры, которые невозможно разглядеть.
Простите, что смогла дать точный ответ, но, по-моему, смысл этой картины именно в её таинственности.
В ней писатель воссоздает жизнь своего народа на протяжении 30–90 годов XX века и рассказывает о собственной нелегкой судьбе.
Повесть в рассказах о детстве, что у Енисея в старинном селе Овсянка, Виктор Петрович Астафьев писал на протяжении четверти века. Сначала, в 1960-е годы, «рассказы писались легко, быстро, радуя сердце» : «Зорькина песня» , «Гуси в полынье» , «Запах сена» , «Деревья растут для всех» , «Монах в новых штанах» , «Осенние грусти и радости» … Астафьев поставил перед ними эпиграф из Кайсына Кулиева: «Мир детства, с ним навечно расставанье, назад ни тропок нету, ни следа, тот мир далёк, и лишь воспоминанья всё чаще возвращают нас туда» . В 1968 году в Перми вышла книга, озаглавленная по одному из рассказов — «Последний поклон» . Поклон — бабушке Катерине Петровне Потылицыной, которая и в жизни мальчика, росшего без матери, была главным человеком, и в этой книге — главной героиней. Верно сказать о ней: героиня — характер непростой, доля тяжёлая, а доброта великая.
Со временем повесть выросла в трёхтомную книгу. Эпиграф изменился; теперь это строчки из стихотворения пермского поэта Алексея Домнина: «Пой, скворушка, гори, моя лучина. Свети, звезда, над путником в степи» . Эпиграф стал лиричнее, а истории — жёстче. «…Не вдруг, не сразу понял я, — пишет Астафьев, — чего-то в “Поклоне” недоговорил, “перекосил” книгу в сторону благодушия, и получилась она несколько умильной, хотя я к этому сознательно и не стремился, но всё же жизнь пообтесал, острые углы пообпиливал, чтоб дорогие читатели за них штанами не цеплялись и коленки не ушибали. А ведь жизнь-то тридцатых годов не из одних игрушек.