ответ: в учебнике все написано!
Вот читайте.
Глава тринадцатая:
Как довёл Платов Левшины слова государю, тот сейчас с радостью говорит:
— Я знаю, что мои русские люди меня не обманут. — И приказал подать мелкоскоп на подушке.
В ту же минуту мелкоскоп был подан, и государь взял блоху и положил её под стекло сначала кверху спинкою, потом бочком, потом пузичком, — словом сказать, на все стороны её повернули, а видеть нечего. Но государь и тут своей веры не потерял, а только сказал:
— Привести сейчас ко мне сюда этого оружейника, который внизу находится.
Платов докладывает:
— Его бы приодеть надо — он в чём был взят, и теперь очень в злом виде.
А государь отвечает:
— Ничего — ввести как он есть.
Платов говорит:
— Вот иди теперь сам, такой-этакой, перед очами государю отвечай.
А левша отвечает:
— Что ж, такой и пойду, и отвечу.
Идёт в чём был: в опорочках, одна штанина в сапоге, другая мотается, а озямчик старенький, крючочки не застегаются, порастеряны, а шиворот разорван; но ничего, не конфузится.
«Что же такое? — думает. — Если государю угодно меня видеть, я должен идти; а если при мне тугамента нет, так я тому не причинен и скажу, отчего так дело было» .
Как взошёл левша и поклонился, государь ему сейчас и говорит:
— Что это такое, братец, значит, что мы и так и этак смотрели, и под мелкоскоп клали, а ничего замечательного не усматриваем?
А левша отвечает:
— Так ли вы, ваше величество, изволили смотреть?
Вельможи ему кивают: дескать, не так говоришь! а он не понимает, как надо по-придворному, с лестью или с хитростью, а говорит просто.
Государь говорит:
— Оставьте над ним мудрить, — пусть его отвечает, как он умеет.
И сейчас ему пояснил:
— Мы, — говорит, — вот как клали, — И положил блоху под мелкоскоп. — Смотри, — говорит, — сам — ничего не видно.
Левша отвечает:
— Этак, ваше величество, ничего и невозможно видеть, потому что наша работа против такого размера гораздо секретнее.
Государь вопросил:
— А как же надо?
— Надо, — говорит, — всего одну её ножку в подробности под весь мелкоскоп подвести и отдельно смотреть на всякую пяточку, которой она ступает.
— Помилуй, скажи, — говорит государь, — это уже очень сильно мелко!
— А что же делать, — отвечает левша, — если только так нашу работу и заметить можно: тогда всё и удивление окажется.
Положили, как левша сказал, и государь как только глянул в верхнее стекло, так весь и просиял — взял левшу, какой он был неубранный и в пыли, неумытый, обнял его и поцеловал, а потом обернулся ко всем придворным и сказал:
— Видите, я лучше всех знал, что мои русские меня не обманут. Глядите ведь они, шельмы, аглицкую блоху на подковы подковали!
В 1859 году в петербургском ежемесячном журнале «Русское слово» Фет опубликовал статью «О стихотворениях Ф. Тютчева». Прежде, чем перейти к разбору творчества современника, поэт излагает свои философско-эстетические взгляды. Со временем многое в его восприятии изменилось. Прежним осталось понятие о красоте. Фет считал ее реально существующим элементом окружающего людей мира. Человек творческий должен обладать особым даром ясновидения. Увидеть даже самый банальный предмет с новой стороны ему определенный угол зрения. Во внешнем мире художник улавливает красоту, являющуюся для него идеалом, и воплощает ее в искусстве. Философско-эстетические взгляды Фета выражены не только в теории, но и на практике. Некоторая их часть высказана в стихотворении «Целый мир от красоты…». Точная дата его написания до сих пор остается невыясненной. Литературоведы указывают промежуток между 1874 и 1886.
В стихотворении мысли даны в том же порядке, что и в статье. В первом четверостишии Фет говорит о месте красоты в мире. Во втором – о соотношении человеческого и красоты. Понятие ясновидения, о котором подробно рассказывается в работе «О стихотворениях Ф. Тютчева», в произведении «Целый мир от красоты…» выражено в последних двух строках, отличающихся сжатостью, точностью и афористичностью: «Хоть не вечен человек, то, что вечно, — человечно». Совпадение между прозой и лирикой наблюдается также на интонационном уровне. И для статьи, и для стихотворения характерна повышенная эмоциональность.
Критики-современники Фета часто не принимали его поэзию, высмеивали ее. Расцвет творчества Афанасия Афанасиевича пришелся на шестидесятые годы девятнадцатого столетия – в Российской империи это время Базарова и нигилизма. Люди пытались понять окружающий мир посредством науки, объяснить вещи, природа которых ранее казалась неразрешимой загадкой. Лирика Фета никак не вписывалась в подобные концепции. Его стихотворения – это фиксация мимолетного ощущения, причем сугубо индивидуального. Не предметы изображал он, а личный взгляд на них. Подходом Афанасия Афанасиевича к творчеству отчасти было обусловлено малое количество глаголов в его стихотворениях. Это видно и по произведению «Целый мир от красоты…». В восьмистишии употреблено всего лишь два глагола, причем практически идентичных по смыслу – «ищешь» и отыскать.