Жил-был один мальчик хулиган. Любил пошалить, как-то раз вот что ему вздумалось: Покричать что нибудь, а когда все на придут засмеяться и убежать. Встал мальчик в поле, и кричит "Ааа! Чудище, чудище!" Дровосеки сбежались а он в сторонке стоит и хохочет. Удался розыгрыш. В этот раз встал он около озера и кричит "Ай-яй-яй! Водяной, ой, водяной!" Рыбаки как услышали, сбежались и всё думают "Где? Куда?" Да, дурить мальчик умел, да так часто это делал что даже ему верить перестали. Пошёл мальчик в лес прогуляться, видит, волки! А волки то злые, голодные. Его волки окружили, а он как заорёт "Ааа Волки!" Дровосеки услышали и не поверили. Рыбаки тоже не поверили. Ой, накричался тогда тот самый мальчик.
Положение, в которое Хлестаков попал в городе, вдруг дало простор для его "роли". Нет, он никого не собирался обманывать, он только любезно принимал те почести и подношения, которые — он убежден в этом — полагались ему по праву. "Хлестаков вовсе не надувает; он не лгун по ремеслу; он сам позабывает, что лжет, и уже сам почти верит тому, что говорит", — писал Гоголь. Такого случая городничий не предусмотрел. Его тактика была рассчитана на настоящего ревизора. Раскусил бы он, без сомнения, и мнимого ревизора, мошенника: положение, где хитрость сталкивается с хитростью, было для него знакомым. Но чистосердечие Хлестакова его обмануло. Ревизора, который не был ревизором, не собрался себя за него выдавать и тем не менее с успехом сыграл его роль, — такого чиновники не ожидали.. . А почему, собственно, не быть Хлестакову "ревизором", начальственным лицом? Ведь смогло же произойти в "Носе" еще более невероятное событие — бегство носа майора Ковалева и превращение его в статского советника. Это "несообразность", но, как смеясь уверяет писатель, "во всем этом, право, есть что-то. Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете; редко, но бывают". В мире, где так странно и непостижимо "играет нами судьба наша", возможно, чтобы кое-что происходило и не по правилам. "Правильной" становится сама бесцельность и хаотичность. "Нет определенных воззрений, нет определенных целей — и вечный тип Хлестакова, повторяющийся от волостного писаря до царя", — говорил Герцен.
