Сказки Жуковского нашли весьма сдержанный прием у своих современников. Открытую враждебность, впрочем, проявил лишь Н. А. Полевой, писавший в 1833 г.: „«Сказка о царе Берендее...»‹...› привела нас в изумление! По всему видно, что автор хотел подделаться в ней под русские сказки; но его гекзаметры, его дух, его выражения слишком далеки от истинно русского. Переменивши имена, можете уверить всякого, что «Сказка о царе Берендее» взята из Гебеля, из Перро, из кого угодно, только не из русских преданий ‹...› Мы давно уверены, что В. А. Жуковский не рожден быть поэтом народным, но удивляемся, что он сам не уверяется в этом неудачными попытками”.4 Известно также, что и В. Г. Белинский причислял сказки Жуковского к его „особенно слабым пьесам”,5 не давая, впрочем, столь уничижительной, как у Н. А. Полевого, оценки.
К сожалению, мнение о полном неприятии русской критикой литературных сказок Жуковского получило широкое распространение, а между тем оно является несомненным преувеличением, так как в откликах на эти произведения отмечались не только недостатки, но и их достоинства. Например, Н. И. Надеждин писал в 1833 г.: „Сказка Жуковского «О царе Берендее» ‹...› представляет в себе прекрасный образец гибкости и сладкозвучности русского языка ‹...› Содержание сей сказки взято из русских народных сказок; самое изложение ее, очевидно, подделано под русский народный рассказ. Но она не шевелит сердца, потому что в ней нет того детского простодушия, той младенческой искренности, которая составляет существенную прелесть народных преданий”.6 Этот отзыв типичен для критики 1830-х годов в ее отношении к сказкам Жуковского: неизменно отличая легкость и прелесть их стиха, рецензенты вместе с тем указывали на недостаточную народность поэта, разнообразно трактуя, почему ему не удалось приблизиться к подлинной фольклорной сказке.
Дело было к вечеру. Герасим шёл тихо и глядел на воду. Вдруг у самого берега он увидел небольшого щенка,который никак не мог вылезти из воды. Щенок бился,скользил и дрожал. Герасим подхватил его одной рукой,сунул за пазуху и быстро пошел домой. В своей каморке он уложил щенка на кровати, прикрыл, затем сбегал на конюшню за соломой, а потом на кухню за чашечкой молока. Бедной собачонке было всего три недели. Глаза у нее прорезались недавно. Она ещё не умела пить из чашки. Герасим осторожно взял ее за голову и пригнул к миске с молоком. Собачка начала пить с жадностью. Герасим глядел, гладел да как засмеётся. Всю ночь он возился с ней. Герасим заснул наконец около собачки радостным и тихим сном.
1. Онегин не смог полностью оценить искренность Татьяны. ее признание оказалось не к месту и не ко времени, хотя Онегин и повел себя, как человек порядочный - не воспользовался наивностью девушки, не выставил ее ни малейшим намеком в непристойном положении (такое письмо могло опохорить ее по всем статьям) , не говоря уже о чем либо большем (а мог! ) - всего лишь холодно и высокомерно отчитал 2.Татьяна не смогла простить Онегину этого. Прекрасно помнила, что пока была сельской простушкой - навиг ему не упала, а как только сделалась светской львицей - сразу пленила и очаровала. А она-то знает - она все такая же, какой была там, в деревне и терзает сомнение - польстился на положение в обществе, на стиль и модность образа, а не на нее саму 3.Татьяна умела быть благодарной и не предавать тех, кто пришел ей на Я об ее муже-генерале. Именно он заметил и оценил ее - выходящую в тираж барышню на ярмарке невест в Москве, куда отправляли неудачниц, не отыскавших жениха самостоятельно. Именно он дал ей поле, для проявления своих талантов, дал положение в обществе. А уж опираясь на это, Татьяна расцвела и стала тем, чем стала. И она, в отличие от Анны Карениной (аналагичная была ситуация) осталась ему благодарной, и. наступив на горло собственной любви, не стала предавать его и позорить связью с Онегиным
К сожалению, мнение о полном неприятии русской критикой литературных сказок Жуковского получило широкое распространение, а между тем оно является несомненным преувеличением, так как в откликах на эти произведения отмечались не только недостатки, но и их достоинства. Например, Н. И. Надеждин писал в 1833 г.: „Сказка Жуковского «О царе Берендее» ‹...› представляет в себе прекрасный образец гибкости и сладкозвучности русского языка ‹...› Содержание сей сказки взято из русских народных сказок; самое изложение ее, очевидно, подделано под русский народный рассказ. Но она не шевелит сердца, потому что в ней нет того детского простодушия, той младенческой искренности, которая составляет существенную прелесть народных преданий”.6 Этот отзыв типичен для критики 1830-х годов в ее отношении к сказкам Жуковского: неизменно отличая легкость и прелесть их стиха, рецензенты вместе с тем указывали на недостаточную народность поэта, разнообразно трактуя, почему ему не удалось приблизиться к подлинной фольклорной сказке.