Последняя треть XIX века в России - один из самых драматических и значительных периодов в развитии русской культуры. Из литературы уходят Ф.М. Достоевский, И.С. Тургенев, А.Н. Островский; отходит от литературной деятельности И.А. Гончаров; переживает душевную драму Г.И. Успенский. М.Е. Салтыков-Щедрин и Н.С. Лесковобращаются к созданию произведений малого жанра. Казалось бы, столь безрадостная картина давала основания для сомнения в жизне русской литературы. Кризис больших эпических форм и отход романа на второй план обычно приводят как доказательство этого положения. В то же время именно в эти годы мучительных поисков и обострившихся противоречий совершался переход от эпохи классической русской литературы к новому литературному времени рубежа веков, происходило обновление традиционных литературных форм. В этом отношении наиболее показательна фигура JI.H. Толстого. «. Самым горячим временем внутренней перестройки всего <.> миросозерцания»1 назовёт он 1881 год. Определяя значение Толстого для русской культуры, князь Львов проницательно замечал: «Он принадлежал к тому кругу русского дворянства, которое перед своим увяданием дало самый пышный цвет утончённой аристократической культуры»2. Исследуя особенности литературного процесса XIX века, Б.М. Эйхенбаум писал: «Толстой переживает на себе ломку, которой подвергается всё искусство, вся культура этой эпохи»3. На фоне кризиса традиционных форм искусства и адаптации писателей к новым условиям жизни Толстой, пересматривая систему духов
Одним из первых произведений великого русского поэта М. Ю. Лермонтова, с которым я познакомился еще в детстве, было стихотворение “Парус”. Еще в те годы оно произвело на меня большое впечатление своей образностью, поэтической красотой, глубокими переживаниями, чувствами и мыслями, отраженными в нем. Шло время, я читал и читал Лермонтова, но все-таки не встречал стихотворения, которое пришлось бы по душе больше, чем “Парус”. (Близки к нему “Горные вершины”, но это перевод из Гете.) Продолжает оно восхищать меня и сейчас своей лаконичностью и точностью, правдивым и впечатляющим образом, мелодичностью и скрытым в нем раздумьем, тоской, грустью. В отличие от других стихов Лермонтова (“Бородино”, “Смерть поэта”, “Дума”) оно невелико — в нем всего три четверостишия. Но от всех этих больших и слегка неуклюжих стихов веет духом публицистики, и хотя я не собираюсь оспаривать их поэтические достоинства (они бесспорны), меня они трогают меньше. Может быть, потому, что мои стихи, которые я пишу сейчас, больше созвучны не зрелым стихотворным раздумьям Лермонтова, а юношескому “Парусу”. Прежде всего — образ. В этом стихотворении он слит с описанием паруса и гармонией, спокойной и мечтательной гармонией стиха. Мы как бы представляем себе картину, которую рисует поэт. Но это не просто картина, это во многом автопортрет. Мы видим в ней, как зеркале, душу поэта, и парус — это уже сам поэт, его душа, его ищущее сердце. И ближе становится смысл: в сущности, стихи не о парусе — стихи о самом себе. Наиболее точные эпитеты — “одинокий” и “мятежный”. Поэт всегда таков, таким он должен быть, для этого он и рожден. Пусть у него есть все, что нужно, казалось бы, для благополучия, но он не успокаивается, “просит бури”, и никакие “золотые лучи солнца” и “лазурные струи” не удержат жаждущую свободной бури душу, не лишат ее своей стихии. И в этом стремлении Лермонтов одинок, ибо мало охотников пойти с ним: ведь он “счастия не ищет”, ему не нужен покой. И все стихотворение подчинено этой мысли, переданной через образ паруса. Вот она перед нами, душа великого поэта, в двенадцати строках юношеского стихотворения, и сколько в ней красоты, мудрости и грусти, грусти об этих глупых людях, не понимающих парус души и навсегда остающихся на берегу. Именно этой идеей близко мне это произведение, за это я так его люблю и считаю одним из лучших творений Лермонтова. Только две его вещи так взволновали меня: “Мцыри” и “Парус”. Вряд ли можно найти что-то более прекрасное в поэтическом наследии поэта.
