В книге Пола Андерсона ”Три сердца и три льва” рассказывается о Хольгере Карлсене. Он датчанин, но был влюблен в Америку. Там он учился в одном из колледжей, устроился потом на работу. Хольгер был очень высокого роста, спокойный и скромный. В 1941 году он уволился, поехал в Данию. Он работал на заводах, участвовал в сопротивлении. В 1943 году ему и его друзьям необходимо было вывезти одного человека из Дании. За этим человеком следили немцы, но подпольщики незаметно вывезли человека на берег, где на них наткнулся патруль. Кругом свистели пули. Хольгер Карлсен думал, что погибнет. Его ранили. Потом произошло сияние. Хольгер перенесся в другой мир. Когда Хольгер очнулся, то понял, что находится днем в лесу. Рядом был конь, вооружение средневекового рыцаря, потом он видит медведя, льва, едет на коне. Он попадает в гости к мамаше Герде, которая говорит, что эта страна находится на пограничье между человеческим миром и народами Среднего мира. Старуха воспользовалась магией, стало понятно, что Хольгеру, чтобы вернуться в свой мир, надо идти в Фаэр. На следующий день Хольгер одел доспехи и с проводником отправился в путь. Проводник был гномом, гном рассказал, что здесь постоянно сражаются силы Хаоса и Порядка. На стороне Порядка люди, на стороне Хаоса ведьмы, злодеи. Гном ведет его к той, которая может дать совет. Прилетает лебедь, превращается в девушку. Девушка сказала, что его разыскивает сарацин. Девушка решила отправиться с ними. По дороге они встретили кобольда, нечеловеческое существо. Тот угощает их едой. Они пошли дальше по гористой местности. На следующий день они добрались до Фаэра. На Хольгера напал рыцарь. Он сразился с рыцарем. В Фаэре живут маги и чародеи. Они подъехали к замку. Правитель Фаэра пригласил его в замок. Герцог обещал ему Но на самом деле его решили заманить в Бугор, девушка-лебедь успела предупредить его. Они вместе скрывались от погони, с ними был и гном. Ночью их окружили враги, но ничего не могли сделать. Они решили ехать в Империю. Они встретили дракона. Хольгер плеснул водой, дракон улетел. Хольгер разговаривал с феей Морганой, которая влюблена в него. Она хочет, чтобы он сражался на стороне Хаоса. Хольгер ругается с девушкой из-за Морганы. Они продолжали свой путь, ночью к ним пришел великан. Хольгер стал загадывать ему загадки, которые тот не смог отгадать. На рассвете великан превратился в камень. Потом они решили переночевать в деревне. Возле деревни нападает оборотень. Волк проник в город и схватил ребенка, Хольгер отнял ребенка. Потом три дня они ехали дальше и приехали в Тарнберг. Они пришли к чернокнижнику. Тот сказал, что не может отправить Хольгера назад, но сделал ему новое лицо. Хольгер с девушкой снимают комнаты в гостинице, он знакомится с сарацином. Они поехали дальше с сарацином. На привале Хольгер пошел ловить рыбу, на него напала русалка. Хольгер уплывает от русалки, идет к лагерю. Потом они встретились с людоедами, но те испугались простого дыма и убежали. Потом фея Моргана пыталась заманить Хольгера. Им пришлось биться с дикарями. Потом они убегали от них. Забравшись в пещеру, встречают там тролля. Они сражались с троллем.Конь разрушил череп тролля. Но тролль ожил, опять напал. Они бросили его в костер.Потом они вышли из пещеры. Но на них устроили Дикую охоту силы Хаоса. Они скакали изо всех сил. Прискакав к церкви, они вошли. Хольгер нашел волшебный меч. Хольгер был принцем, служившим Карлу Великому. Он выехал из церкви защищать мир Порядка. Разогнал войска Хаоса и вдруг оказался на берегу, застрелил немцев. Так окончилось его путешествие.
РАССКАЗ МОЖНО НАЗВАТЬ ТРОГАТЕЛЬНЫМ НУ ЭТО КОГДА ТАМ ГРУСТНО ИЛИ ЖАЛКО КОГО ТО
Объяснение:
"... Мама, мама! Я помню руки твои с того мгновения, как я стал сознавать себя на свете. За лето их всегда покрывал загар, он уже не отходил и зимой, - он был такой нежный, ровный, только чуть-чуть темнее на жилочках. А может быть, они были и грубее, руки твои, - ведь им столько выпало работы в жизни, - но они всегда казались мне такими нежными, и я так любил целовать их прямо в темные жилочки. Да, с того самого мгновения, как я стал сознавать себя, и до последней минуты, когда ты в изнеможении, тихо в последний раз положила мне голову на грудь, провожая в тяжелый путь жизни, я всегда помню руки твои в работе. Я помню, как они сновали в мыльной пене, стирая мои когда эти были еще так малы, что походили на пеленки, и помню, как ты в тулупчике, зимой, несла ведра на коромысле, положив спереди на коромысло маленькую ручку в рукавичке, сама такая маленькая и пушистая, как рукавичка. Я вижу твои с чуть утолщенными суставами пальцы на букваре, и я повторяю за тобой: "бе-а - ба, ба-ба". Я вижу как сильной рукой своею ты подводишь серп под жито, сломленное жменью другой руки, прямо на серп, вижу неуловимое сверкание серпа и потом это мгновенное плавное, такое женственное движение рук и серпа, откидывающее колосья в пучке так, чтобы не поломать сжатых стеблей. Я помню твои руки, несгибающиеся, красные, залубеневшие от студеной воды в проруби, где ты полоскала белье, когда мы жили одни, - казалось, совсем одни на свете, - и помню, как незаметно могли руки твои вынуть занозу из пальца у сына и как они мгновенно продевали нитку в иголку, когда ты шила и пела - пела только для себя и для меня. Потому что нет ничего на свете, чего бы не сумели руки твои, что было бы им не под силу, чего бы они погнушались! Я видел, как они месили глину с коровьим пометом, чтобы обмазать хату, и я видел руку твою, выглядывающую из шелка, с кольцом на пальце, когда ты подняла стакан с красным молдаванским вином. А с какой покорной нежностью полная и белая выше локтя рука твоя обвилась вокруг шеи отчима, когда он, играя с тобой, поднял тебя на руки, - отчим, которого ты научила любить меня и которого я чтил, как родного, уже за одно то, что ты любила его. Но больше всего, на веки вечные запомнил я, как нежно гладили они, руки твои, чуть шершавые и такие теплые и прохладные, как они гладили мои волосы, и шею, и грудь, когда я в полусознании лежал в постели. И, когда бы я ни открыл глаза, ты была всегда возле меня, и ночник горел в комнате, и ты глядела на меня своими запавшими очами, будто из тьмы, сама вся тихая и светлая, будто в ризах. Я целую чистые, святые руки твои! Ты проводила на войну сыновей, - если не ты, так другая, такая же, как ты, - иных ты уже не дождешься вовеки, а если эта чаша миновала тебя, так она не миновала другую, такую же, как ты. Но если и в дни войны у людей есть кусок хлеба и есть одежда на теле, и если стоят скирды на поле, и бегут по рельсам поезда, и вишни цветут в саду, и пламя бушует в домне, и чья-то незримая сила подымает воина с земли или с постели, когда он заболел или ранен, - все это сделали руки матери моей - моей, и его, и его. Оглянись же и ты, юноша, мой друг, оглянись, как я, и скажи, кого ты обижал в жизни больше, чем мать, - не от меня ли, не от тебя, не от него, не от наших ли неудач, ошибок и не от нашего ли горя седеют наши матери? А ведь придет час, когда мучительным упреком сердцу обернется все это у материнской могилы. Мама, мама меня, потому что ты одна, только ты одна на свете можешь прощать, положи на голову руки, как в детстве, и
