О Кафке более, чем о ком-либо другом, можно было бы сказать, что не столько verum*, сколько falsum** есть index sui***. Однако в дело распространения ложных мнений некоторый вклад внес и он сам. Философемы обоих его больших романов, «Замка» и «Процесса», кажутся «прямо на лбу написанными» — и при всем своем идейном весе отнюдь не уличают в лжесвидетельстве заглавие труда, являющегося неким теоретическим конволютом7 Кафки: «Рассуждения о грехе, страдании, надежде и пути истинном». Но все же для художественного произведения такое содержание не канонично. Художник не обязан понимать собственное творение, и есть особые причины сомневаться в том, что Кафка был на это Во всяком случае, его афоризмы едва ли поднимаются до уровня таких загадочных историй и эпизодов, как «Забота отца семейства» или «Всадник на ведре».
Творчество Кафки уберегло себя от убийственного для художника заблуждения: считать, что философия, закачанная автором в произведение, составляет его метафизическое содержание. Будь это так, вещь была бы мертворожденной: она исчерпывалась бы тем, что ею сказано, и не развертывалась бы во времени. Вот что могло бы стать первым правилом защиты от короткого замыкания на чересчур скороспелое, самой вещью уже заданное истолкование: все принимать буквально, ничего не прикрывать накладными понятиями. Авторитет Кафки — это авторитет его текстов. Тут уж если что и то лишь верность букве, а не предвзятое понимание. В художественном произведении, которое беспрерывно себя затемняет и дезавуирует, все определенные высказывания уравновешивают генеральное условие неопределенности. Кафка пытается саботировать выполнение этого правила, допуская в одном месте романа заявление о том, что все, сообщаемое из Замка, не следует понимать «дословно». Тем не менее, если мы не хотим утратить всякую почву под ногами, мы должны придерживаться того, что, как сказано в начале «Процесса», кто-то, по-видимому, написал на Йозефа К. донос, «поскольку однажды утром он был арестован, хотя ничего противозаконного не совершил». Точно так же невозможно оставить без внимания то, что в начале «Замка» К. спрашивает: «В какой это замок я попал?8 Здесь что, есть какой-то замок?» — то есть никак не может быть приглашенным. Ничего не известно ему и об этом графе Вест-весте9, имя которого возникает лишь однажды и упоминания о котором становятся все реже, а затем и вообще исчезают — подобно тому, как в одной из парабол Кафки Прометей сливается со скалой, к которой он прикован, после чего о нем забывают. Как бы то ни было, этот принцип дословности (по-видимому, отзвук экзегезы Торы в иудейской традиции) оправдывает себя в приложении ко многим текстам Кафки. Иногда те или иные слова, в особенности метафоры, вырываются из текста и обретают независимое существование. Йозеф К. умирает «как собака» — и Кафка пишет «Исследования одной собаки». Дословность в некоторых случаях доходит у Кафки до ассоциативного каламбура. Так, в «Замке» в истории семьи Варнавы, там, где речь идет о чиновнике Сортини, говорится, что во время праздника пожарной команды он оставался «у насоса»*. Разговорное обозначение верного своему долгу человека принимается всерьез, важная персона остается у пожарного насоса — и одновременно, словно бы по недосмотру, возникает намек на грубое вожделение, заставляющее этого человека написать то роковое письмо Амалии (у Кафки, не уважавшего психологию, тексты изобилуют психологическими прозрениями; в частности, это касается связи в характере личности инстинктивного и навязанного извне). Принцип дословности, в меру применения которого многозначное удерживается от расплывания в безразличное, не оставляет места для весьма распространенных попыток соединить в интерпретациях Кафки претензии на глубину с необязательностью выводов. Как справедливо указывал Кокто, введение отчуждающего материала в виде сна всегда снимает остроту. Чтобы предотвратить подобные злоупотребления текстом, Кафка в один из ключевых моментов сам прерывает «Процесс» сном (этот поистине чудовищный фрагмент он опубликовал в сборнике «Сельский врач»10) и, по контрасту с этим сном, утверждает в качестве действительности все остальное, даже если все остальное само соткано из тех снов, о которых в «Замке» и «Америке» временами напоминают голоса, увлекающие в такие пучины страдания, что испуганный читатель уже не уверен, сможет ли он вынырнуть. Не последнюю роль в шокирующем воздействии его текстов играет то, что он принимает сны а la lettre**. Так как все, что не равно сновидению с его до-логичной логикой, исключается, то исключается и само сновидение. Шокирует не чудовищное, а его обыденность. Не успел землемер выставить из своей комнаты в трактире докучливых как они уже снова вернулись через окно (не задержав этим движение романа ни на слово дольше, чем необходимо для простого сообщения об этом); герой слишком утомлен, чтобы выставлять их еще раз.
О Кафке более, чем о ком-либо другом, можно было бы сказать, что не столько verum*, сколько falsum** есть index sui***. Однако в дело распространения ложных мнений некоторый вклад внес и он сам. Философемы обоих его больших романов, «Замка» и «Процесса», кажутся «прямо на лбу написанными» — и при всем своем идейном весе отнюдь не уличают в лжесвидетельстве заглавие труда, являющегося неким теоретическим конволютом7 Кафки: «Рассуждения о грехе, страдании, надежде и пути истинном». Но все же для художественного произведения такое содержание не канонично. Художник не обязан понимать собственное творение, и есть особые причины сомневаться в том, что Кафка был на это Во всяком случае, его афоризмы едва ли поднимаются до уровня таких загадочных историй и эпизодов, как «Забота отца семейства» или «Всадник на ведре».
У Пушкина, замечательного русского поэта, есть удивительные стихи, знакомые мне ещё с начальных классов, - «Зимний вечер» и «Зимнее утро» . Они воспевают красоту русской зимы с её ослепительным снегом, украшающим бескрайние равнины, с завыванием бури, со снежными бурями, ярким солнцем.
У прекрасных стихотворений А. С. Пушкина можно отметить общее. Оба стиха посвящены описанию чувств поэта, которые появляются в душе при описании зимнего пейзажа. Поэтому ясно, что идея стихотворения «Зимнее утро» заключена в утверждении: лирический герой (а под ним подразумевается сам Пушкин) очарован красотой зимнего пейзажа. В этом убеждают эпитеты, сравнения, метафоры, инверсии, восклицания поэта.
Поэтический шедевр «Зимний вечер» тоже описывает зимний пейзаж, только чувства поэта в нем иные: - печальные, тревожные.
« Ветхая лачужка и печальна и темна, » - так пишет поэт. Ему грустно потому, что за окном «буря небо мглою кроет» . Поэт чувствует себя одиноко, тоска гложет его: ведь он вдали от друзей, от Москвы. И только любимая няня может скрасить одиночество:
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя: Где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Именно последняя строчка стихотворения «Сердцу будет веселей» убеждает нас, читателей, что все будет хорошо: зимняя буря когда-то закончится, и тогда на душе станет спокойнее.
Очень важно и время написания: оно объяснить душевное состояние поэта.
«Зимний вечер» датируется 1825 годом, когда поэт находился в ссылке, в Михайловском, под домашним арестом. На душе тогда было неспокойно, одиноко, тревожно. А стихотворение «Зимнее утро» написано в 1829 году, когда поэт чувствовал себя спокойно и умиротворенно, поэтому понятно, почему так радостно воспринимается красота зимнего пейзажа: Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит.
Когда читаешь стихотворение «Зимний вечер» , то в воображении и наяву рисуется такая же картина : на сплошном черном фоне вдруг яркое оранжево-желтое пятно, но оно символично говорит нам, читателям, о том, что буря закончится и «сердцу будет веселей» .
Стихотворение «Зимнее утро» проникнуто радостным настроением. Об этом говорят восклицания поэта: «Мороз и солнце; день чудесный !», «Навстречу северной Авроры, Звездою севера явись!» .
1. Общее для данных стихотворений:
- один и тот же автор;
-описывается время года – зима (общая тема) ;
-автор выражает свои чувства к зимней природе (через ее восприятие) ;
-используются для авторского замысла различные тропы (эпитеты, олицетворения, метафоры, сравнения) ;
- используются различные стилистические фигуры (повтор, инверсия, риторические вопросы, антитеза) .
2.Различие в стихотворениях:
-описывается разное время суток (В «Зимнем утре» -утро, в «Зимнем вечере» - вечер) ;
-идейный замысел ( в «Зимнем утре» выражается жизнерадостное настроение, а в «Зимнем вечере» - грустное, печальное, но с надеждой на иные чувства) ;
- годы написания (1825 г. – « Зимний вечер» , 1829 г. – «Зимнее утро») ;
-различна роль тропов и стилистических фигур для выражения авторского замысла;
-размер стиха («Зимнее утро» написано ямбом, а «Зимний вечер» - хореем) ;
- цветовое оформление звуков и букв;