Если бы я был писателем
Меня всегда восхищали люди, которые пишут книги. Конечно, я мечтал стать писателем. "Эх, если бы я был писателем!" - думал я. - "Ко мне приходила бы Муза и вдохновляла бы меня на гениальные произведения. Она нашептывала бы мне такие сюжеты, которые никому еще в голову не приходили. Я бы записывал, и издатели дрались бы за право первыми опубликовать мои книги..."
Был я глупым и думал, что если у меня будет муза, то все остальное неважно. Музу я видел в одном мультфильме, где рассказывалось, как делается фильм. Муза прилетала к сценаристу, который тоже писатель. Решил я найти себе музу. Спросил маму, не хочет ли она быть моей музой и вдохновлять меня. А мама сказала, что она очень хочет вдохновить меня сделать уроки. Пришлось идти делать уроки. Ох уж эти взрослые...
На следующий день я спросил о том же одноклассницу - мы за одной партой сидим. Она рассмеялась и сказала, что, пока у меня в русском диктанте будет хоть одна ошибка, вдохновлять она меня не будет из принципа. Я обиделся. Ох уж эти девчонки - не понять им творческого человека! Вот Пушкин, кстати, по-русски с ошибками писал - и что?
А ночью мне приснилась преподавательница литературы Мария ивановна и сказала мне: "Петров, не в музе дело. Настоящий писатель - это тот, кому есть что сказать людям. Ну, и тот, кто умеет грамотно выражать свои мысли, конечно. Так что учи русский язык и читай побольше хороших книг - и, кто знает, может быть, действительно станешь писателем." "Конечно, стану!" - ответил ей я и... проснулся.
Одевается Плюшкин безобразно: ходит в обносках, в засаленном халате, закутанный в дырявый женский платок. Не даром Чичиков принял его за старую бабу ключницу.
Но внешность Плюшкина затмевает его отвратительный характер. Его жадность и скупердяйство не знают границ, оно довлеет над всеми его чаяниями и поступками. Из-за них он свёл в могилу жену, порвал отношения с детьми, заморил многих подвластных ему крепостных крестьян. Урожай его портится в амбарах, поместье ветшает и разваливается, имущество свалено в зловонную кучу. А он собирает клочки бумаги, какие-то тряпочки и прячет их и перепрятывает.
Сюжет поэмы "Страна Муравия" подсказал поэту Александр Фадеев в одном из своих публичных выступлений 1934 года. "Возьмите 3-й том "Брусков" (роман Ф. И. Панферова. - Прим. ред. ) - "Твердой поступью". Там есть одно место о Никите Гурьянове, середняке, который, когда организовали колхоз, не согласился идти в колхоз, запряг клячонку и поехал на телеге по всей стране искать, где нет индустриализации и коллективизации. Он ездил долго, побывал на Днепрострое, на Черноморском побережье, все искал места, где нет колхоза, нет индустрии, - не нашел. Лошаденка похудела, он сам осунулся и поседел".
"Василий Теркин", горячо читавшийся на фронте и принесший Твардовскому народную славу, тем не менее вызвал очень разное отношение со стороны писателей Серебряного века, которые были в то время еще живы. Так, диаметрально противоположными были отзывы Анны Ахматовой и Ивана Бунина.
Анна Ахматова (по записи Лидии Чуковской) : "Теркин"?! Ну да, во время войны всегда нужны легкие солдатские стишки".
Иван Бунин (в письме к Н. Д. Телешову) : "...Я только что прочитал А. Твардовского ("Василия Теркина") и не могу удержаться тебя, если ты знаком и встречаешься с ним, передай ему при случае, что я (читатель, как ты знаешь, придирчивый, требовательный) совершенно восхищен его талантом, - это поистине редкая книга: какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный, солдатский язык - ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого слова".
А вот встречавшийся с Твардовским в 1957 году Н. С. Хрущев, видимо, "Теркина" совсем не читал. Он больше вспоминал не строки или эпизоды из книги, а образ Теркина с картины художника, изображавшей его на отдыхе среди восторженно слушающих бойцов и по распоряжению Сталина повешенной в Кремле.
Отношения между Твардовским как редактором "Нового мира" и защищаемым им от гнева властей Солженицыным осложнялись еще и тем, что КГБ, прослушивавшее разговоры Солженицына, знало о его убеждениях и настроениях куда больше, чем Твардовский. Однажды в разговоре со своим литературным "крестником" (именно благодаря Твардовскому и его "Новому миру" состоялся дебют Солженицына в литературе - "Один день Ивана Денисовича") Твардовский обиженно воскликнул: "Я за вас голову подставляю, а вы!.. " Но ведь и сам Солженицын признавал, рассказывая об этой вспышке: "Да и можно его понять: ведь я ему не открывался, вся сеть моих замыслов, расчетов, ходов была скрыта от него и проступала неожиданно".
Тем не менее когда в конце 1970 года Солженицыну присудили Нобелевскую премию, уже смертельно больной Твардовский был этому рад и сказал жене: "А ведь и нас вспомнят, как мы за него стояли. И мы - богатыри".
Факты подготовлены по новой книге Андрея Туркова "Твардовский" (М. : Молодая гвардия, 20