Ты повзрослеешь. Это очевидно. И вовсе не обидно, что сморщится прекрасный рот и вылезет живот. Сейчас ты молода - весь мир тебе, но я пою хвалу судьбе, что приготовила такое испытание - стать взрослой, перестать шутить и приступить к тому, что значит жить: рожать детей и шить подушки - и ты и все твои подружки обречены судьбой старух и вместо белых, тонких рук - к морщинистым ладоням. Так за искусство мстит природа! и вот однажды в мартобре две тысячи какого года? на лавке старой во дворе, встречая мне неведомое лето - ты вспомнишь, вспомнишь обо мне. Ты проклянёшь несчастного поэта. Никонов Леха современник
Ты знаешь, с наступленьем темноты пытаюсь я прикидывать на глаз, отсчитывая горе от версты, пространство, разделяющее нас.
И цифры как-то сходятся в слова, откуда приближаются к тебе смятенье, исходящее от А, надежда, исходящая от Б.
Два путника, зажав по фонарю, одновременно движутся во тьме, разлуку умножая на зарю, хотя бы и не встретившись в уме.
Образ героя стихотворения воплощен в шести деталях, распределенных контрастно – « любил – не любил ».
Итак, что же любил герой? Церковное пение, белых павлинов и старинные («стертые» ) карты Америки. На первый взгляд, казалось бы, ничего не объединяет эти «предметы любви» . И все же, если присмотреться внимательнее, мы увидим в них некоторую общность. Эта общность – необычность, оторванность от обыденности, экзотика. Церковное пение уносит человеческую душу в горние выси, к Богу, а «стертые карты Америки» напоминают о других маршрутах – маршрутах первооткрывателей, победителей, готовых рисковать и сражаться. Белые павлины несут в себе ноту царственной экзотики: не просто необыкновенная для европейцев «царь-птица» , но еще и белого цвета (вспомним по ассоциациям о «белой вороне») .Вроде так
