Амый старший из них - Федя. Он из богатой семьи, а в ночное он выехал ради забавы. Одет он был отлично от всех остальных мальчиков: ситцевая рубаха с каемкой, армячок, собственные сапоги. Также у него был гребешок - редкий предмет у крестьянских детей. Мальчик стройный, нетрудящийся, с красивыми и мелкими чертами лица, с белокурыми волосами, "белоручка". Федя по-хозяйски лежал, оперевшись на локоть. Во время разговора он вел себя деловито, задавал вопросы, важничал. покровительствующе разрешал мальчикам делиться историями. Затем охотник замечает Павлушу, который, стоя на коленях, варил картошки. Его внешность была неказистой: огромная голова, непричесанные волосы, бледное лицо, неуклюжее тело. Но Иван Петрович восхищается его "смелой удалью и твердой решимостью", когда он, безоружный, ночью поскакал один на волка и нисколько этим не хвастался. Уделил внимание и его одаренности: глядел Павлуша очень умно и прямо, "да и в голосе у него звучала сила". На одежду автор обратил внимание в самую последнюю очередь. Состояла она из простой рубахи и портов. Павел ведет себя спокойнее и храбрее всех: после страшной истории, рассказанной Костей, он не побоялся, а успокоил мальчиков и перевел разговор на другую тему. Сам Павел, смышленый, умный мальчик, только слушает истории о «нечисти» , рассказывает о реальных событиях, происходивших в его деревне во время солнечного затмения. Десятилетний Костя привлек внимание охотника задумчивым и печальным взглядом его черных блестевших глаз. Лицо Кости маленькое, худое, сам он низкий. Мальчик очень суеверный, верит в водяных и русалок, о которых рассказал остальным ребятам. Он подражает взрослым, в своей речи часто говорит "братцы мои". Автор назвал Костю трусишкой за страх перед волками, сопоставляя его с Павлом. Но Костя был добрым мальчиком. Он очень жалел Феклисту, мать утонувшего Васи. Одет он так же бедно, как Павел.
Дубровский возвратился в свой родной дом, где он провёл своё детство. Его встретил кучер и по дороге рассказал о том, что произошло, пока его не было, и как чувствует себя его отец. При подъезде к дому Дубровский увидел знакомую картину. Он начал вспоминать, как он жил в Кистиневки с отцом и матерью, как он бегал и резвился с Машей Троекуровой во дворе, и в тот момент ему казалось всё дорогим и милым. Встречала его вся Кистиневка, даже сам больной отец встал и вышел к дверям, чтобы встретить его.
Конспект: ОГРАНИЧЕНИЕ БЕСКОНЕЧНОСТИ. АНГЕЛ. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПОЭЗИИ.Мне все же кажется — я выздоровею, я могу выздороветь. Прекрасно спал. Никаких этих снов или иных болезненных явлений. Завтра придет ко мне милая О, все будет просто, правильно и ограниченно как круг. Я не боюсь этого слова — «ограниченность»: работа высшего, что есть в человеке, — рассудка — сводится именно к непрерывному ограничению бесконечности, к раздроблению бесконечности на удобные, легко переваримые порции — дифференциалы. В этом именно божественная красота моей стихии — математики. И вот понимания этой самой красоты как раз и не хватает той. Впрочем, это так — случайная ассоциация.Все это — под мерный, метрический стук колес подземной дороги. Я про себя скандирую колеса — и стихи R (его вчерашняя книга). И чувствую: сзади, через плечо, осторожно перегибается кто-то и заглядывает в развернутую страницу. Не оборачиваясь, одним только уголком глаза, я вижу: розовые, распростертые крылья-уши, двоякоизогнутое... он! Не хотелось мешать ему — и я сделал вид, что не заметил. Как он очутился тут — не знаю: когда я входил в вагон — его как будто не было.Это незначительное само по себе происшествие особенно хорошо подействовало на меня, я бы сказал: укрепило. Так приятно чувствовать чей-то зоркий глаз, любовно охраняющий от малейшей ошибки, от малейшего неверного шага. Пусть это звучит несколько сентиментально, но мне приходит в голову опять все та же аналогия: ангелы-хранители, о которых мечтали древние. Как много из того, о чем они только мечтали, в нашей жизни материализовалось.В тот момент, когда я ощутил ангела-хранителя у себя за спиной, я наслаждался сонетом, озаглавленным «Счастье». Думаю — не ошибусь, если скажу, что это редкая по красоте и глубине мысли вещь. Вот первые четыре строчки:Вечно влюбленные дважды два, Вечно слитые в страстном четыре, Самые жаркие любовники в мире — Неотрывающиеся дважды два... И дальше все об этом: о мудром, вечном счастье таблицы умножения.Всякий подлинный поэт — непременно Колумб. Америка и до Колумба существовала века, но только Колумб сумел отыскать ее. Таблица умножения и до R-13 существовала века, но только R-13 сумел в девственной чаще цифр найти новое Эльдорадо. В самом деле: есть ли где счастье мудрее, безоблачнее, чем в этом чудесном мире. Сталь — ржавеет; древний Бог — создал древнего, т. е ошибаться, человека — и, следовательно, сам ошибся. Таблица умножения мудрее, абсолютнее древнего Бога: она никогда — понимаете: никогда — не ошибается. И нет счастливее цифр, живущих по стройным, вечным законам таблицы умножения. Ни колебаний, ни заблуждений. Истина — одна, и истинный путь — один; и эта истина — дважды два, и этот истинный путь — четыре. И разве не абсурдом было бы, если бы эти счастливо, идеально перемноженные двойки — стали думать о какой-то свободе, т. е. ясно — об ошибке? Для меня — аксиома, что R-13 сумел схватить самое основное, самое...Тут я опять почувствовал — сперва на своем затылке, потом на левом ухе — те
