Мне очень понравилось произведение А.С Пушкина "Дубровский". В написании романа автор употребляет красивые обороты, а старинные слова добавляют атмосферу и выразительность.Я бы перечитала эту книгу еще раз.
- Сейчас ступит, - пообещала Панда. – Не стихи же сочинять мы сюда прилетели? Вот подбегают они к вулкану. А от уж миллион лет как спит. И даже свет зеленый ему не мешает. - Никогда не будил вулканов, - говорит Коля. - Я тоже, - ворчит Панда. – Но если его пощекотать хорошенько, должен же он чихнуть хоть пару раз? - Чем щекотать-то? Ни травинки, ни пушинки… - Хвостом, - отвечает Панда. – Мой коротковат. А вот у Фары… - И бедный кот опомниться не успел, как хвост его в кратере вулкана очутился.Фара от злости хвостом машет: туда-сюда, туда-сюда… Ждать долго не пришлось! Вулкан ка-а-ак чихнул! Коля еле успел кота из кратера вытащить, а то бы он вместе с пылью в заоблачные дали улетел. А вулкан-то расчихался не на шутку: того и гляди, буря пыльная начнется! Хорошо еще, на Луне ветра не бывает. Там вообще воздуха нет. Пыль поэтому стала в черные тучи собираться. И поползли эти тучи на переднюю сторону Луны. А там их Солнце сразу в сиреневые облака превратило. Ох, и красиво же получилось! - Ну? Каково? – прыгает Панда от восторга. – А на Земле-то что будет завтра твориться! Ученые, журналисты, общественность... Еще бы — на Луне облака сиреневые обнаружили! Это же мировая сенсация! — Панда с удовольствием потерла меховые лапы. - А кто все устроил? А, Марал?.. То-то же! Коля сразу домой заторопился: — Зёмля-то поворачивается. Залетишь так еще в Америку какую-нибудь! А мне в школу к восьми. Схватил он кота под мышку — и в обратный путь. "Только бы,— думает,— в спутник искусственный не врезаться..."Не успел Коля в окно влететь, лунную пыль стряхнуть, как звонок в дверь. На пороге сосед взволнованный. — Вы еще не читали? — трясет он детским журналом "Трамвай".— Мировая сенсация! На Луне облака обнаружили! — Сиреневые? — Натурально! — Нет, не читал,— честно признается Коля. Сосед машет рукой и барабанит в дверь напротив. А Коля выходит на улицу. Народу там — как в праздник. И все почему-то вверх глазеют. Хотя никакого салюта нет. — Что происходит, товарищ? — спрашивает он у прохожего. — Ты что, с луны свалился? — удивляется прохожий. А сам ликует: "Да здравствуют сиреневые облака!" И все вокруг хором подхватывают: — Да здрав-ству-ют си-ре-не-... На перекрестке дорог Сторож стоит с красным флажком, бинокль в небо нацелил. — Что вы там высматриваете? — Естественный спутник Земли! — докладывает Сторож.— Проще говоря, Луну. — Так не видно же... — А вдруг покажется?И тогда Коля идет к газетному киоску и покупает у Марьи Степановны журнал "ТРАМВАЙ". Чтобы прочитать о сиреневых облаках, которые на Луне обнаружили. Мировая сенсация все-таки!Трамвай 90-01Тихон Хоботов
"История моего знакомства с Гоголем", еще вполне не оконченная мною, писана была не для печати, или по крайней мере для печати по многих десятков лет, когда уже никого из выведенных в ней лиц давно не будет на свете, когда цензура сделается свободною или вовсе упразднится, когда русское общество привыкнет к этой свободе и отложит ту щекотливость, ту подозрительную раздражительность, которая теперь более всякой цензуры мешает говорить откровенно даже о давно Я печатно предлагал всем друзьям и людям, коротко знавшим Гоголя, написать вполне искренние рассказы своего знакомства с ним и таким образом оставить будущим биографам достоверные материалы для составления полной и правдивой биографии великого писателя. Это была бы, по моему мнению, истинная услуга истории русской литературы и потомству. Не знаю, принято ли кем-нибудь мое предложение, но я почти исполнил свое намерение. Очевидно, возникают вопросы: как можно печатать сочинение, писанное не для печати? Какая причина заставила меня изменить цели, с которою писана книга? Первый вопрос разрешается легко: из "Истории моего знакомства с Гоголем" исключено все, чего еще нельзя напечатать в настоящее время. Причины же, почему я так поступил, состоят в следующем: четыре года как мы лишились Гоголя; кроме биографии и напечатанных в журналах многих статей, о нем продолжают писать и печатать; ошибочные мнения о Гоголе, как о человеке, вкрадываются в сочинения всех пишущих о нем, потому что из них -- даже сам биограф его -- лично Гоголя не знали или не находились с ним в близких сношениях. Я думаю, что мой искренний, никаким посторонним чувством не подкрашенный рассказ может бросить истинный свет не на великого писателя (для которого, говорят, это не важно), а на человека. Мне кажется, что дружба моя к Гоголю и долг его памяти требуют от меня такого поступка. Записки мои потеряют не только большую половину своей занимательности, но и большую половину очевидности, то есть изъяснить предмет, о важности которого распространяться не нужно.
В написании романа автор употребляет красивые обороты, а старинные слова добавляют атмосферу и выразительность.Я бы перечитала эту книгу еще раз.