Аннотация. В своих лекциях, прочитанных в Гарварде в 1951-1952 учебном году, Владимир Набоков делает попытку открыть для студентов текст Сервантеса, очистив его от ханжеского вздора, наслоившегося на роман в результате длительной традиции неверного прочтения, превратившего жестокую и грубую книгу в благонравный миф о видимости и реальности. На самом деле «Дон Кихот» остается грубой старой книгой, полной типично испанской жестокости, направленной на старика, играющего в своем слабоумии как ребенок. Она написана в эпоху, когда карлики и больные вызывали смех, когда на городских площадях живьем сжигали еретиков, когда милосердие и доброта, казалось, были изгнаны навсегда. Но вскоре мир научился читать ее по-иному. Персонаж, который начинал как шут, в течение веков стал святым.
Объяснение:
Для мене бібліотека - це ...»
Читачі, які відвідали бібліотеку - філію № 22 у вересні, були заінтриговані цікавим завданням, отриманим від співробітників бібліотеки. Їм запропонували написати твір на тему: «Для мене бібліотека - це ...».
І раптом на нас обрушилася лавина приємних і теплих слів про бібліотеки, читанні, книгах, про те, що ми, виявляється, дуже потрібні людям.
Несподівано особисті, трепетні, ліричні одкровення наших читачів стали своєрідним подарунком співробітникам бібліотеки до Всеукраїнського дня бібліотек.
Подобное толкование противоречит самому принципу повествования Пушкина — с его краткостью и лаконизмом, динамически развивающимся сюжетом. Да и зачем, спрашивается, дважды повторять одно и то же: сначала во сне, а потом в реальной жизни? Правда, сон в известной мере наделен и функцией предсказывания последующих событий. Но это «предсказывание» нужно совершенно для особых целей: Пушкину необходимо заставить читателя при встрече как бы со знакомыми фактами возвращаться к сцене сна. Об этой особой роли возвращений будет сказано позже. Вая?-но помнить при этом, что увиденный сон — вещий, пророческий: об этом предупреждает читателя сам Гринев: «Мне приснился сон, которого никогда не мог я позабыть и в котором до сих пор вижу нечто пророческое, когда соображаю с ним странные обстоятельства моей жизни». Давний сон свой Гринев помнил всю жизнь. И читатель должен был его помнить все время так же, как Гринев, «соображать» с ним все случившееся с мемуаристом во время восстания.