Небо пронзительно-голубое, какое бывает только летними днями. Но вот появился ветерок. Он набирает силу, понемногу приближая тучу.
Огромная серебристая туча, надвигаясь, начала закрывать пылающее жаром небо. Она приближается стремительно, и вот уже несколько крупных первых капель упали с небес, с шумом разбиваясь о листья.
Дождь набирает силу, превращаясь в стену воды, насыщая влагой иссушенную июльским зноем землю. Молнии сверкают уже совсем близко. Звуки грома уже оглушают.
Ветер не унимается, тащит тучу, дарящую долгожданную бесценную влагу всё дальше. На горизонте, откуда появилась гроза, уже возникла ярко-голубая полоска. Просвет разрастается. Дождь и ветер тут уже затихли. Свежесть и радость наполнили всё вокруг. Солнце снова осветило окрестности, засверкали капли, рассыпанные дождем. Буйство стихи снова сменилось спокойствием.
Образ Хлестакова.
Хлестаков меняется на протяжении пьесы. И образы он меняет довольно быстро. Сначала он не врет, говорит все, как есть. Этим «враньем» он поражает городничего и многих чиновников, которые отмечают, что «даже не краснеет». Второй его образ появляется в сцене вранья, когда он пьяный рассказывает байки про то, будто «он с начальником отделением на дружеской ноге», что он написал «Женитьбу Фигаро», дружит с Пушкиным, что его боится весь государственный совет и т.д. В сцене, где он принимает чиновников, он взяточник, в сцене с просящим его о населением он - защитник беззащитных, строгий судья плохих чиновников, затем - жених Марьи Антоновны. И все эти образы идут сильнее по нарастающей, но потом резко обрываются, когда его раскусили. Такая же динамика просматривается в суммах, которые он берет взаймы у чиновников, начинает с трехсот рублей, доходит до восьмисот рублей - это пик его вранья, а потом резко «снижается» до 65 рублей, которые есть у Добчинского и Бобчинского в карманах.
Интересная особенность - Хлестаков всех обманул «от чистого сердца». В начале он не знал, что происходит, и говорил лишь то, что думал на самом деле, а потом, когда в четвертом действии понял всю смехотворность ситуации, начал врать намеренно, но при этом так правдоподобно, будто он сам в свое же вранье поверил. Из-за этой особенности образа - сильнейшей «честности», у Хлестакова почти нет слов «в сторону», как, например, у того же Городничего. А все потому что Хлестаков убежден в своей правоте, верит в свою ложь, как в чистейшую правду.