два брата - володя и гриша стояли возле витрины и разглядывали, что находится за ней. а там было на что посмотреть – горы красных яблок, апельсинов и мандаринов, копченые и маринованные рыбы, окорочка, колбасы и даже поросенок с зеленью во рту. сглотнув слюну и тяжко вздохнув, мальчуганы отлипли от стекла и пошли домой. они возвращались с , которое им дала мать – отнести письмо барину с просьбой о . вскоре они дошли до своего жилища – покосившегося ветхого дома с каменным подвалом и деревянным верхом. спустившись в подвал и найдя свою дверь, они вновь окунулись в привычную нищету. в подвале был запах грязного детского белья, крыс и сырости. в углу на большой грязной постели лежала больная семилетняя девочка, а под потолком была люлька с кричащим младенцем. возле больной девочки стояла на коленях изможденная, бледная мать, не забывая покачивать колыбельку. услышав, что вошли , она тут же обратила к ним лицо и с надеждой во взгляде стала спрашивать их, передали ли они письмо барину. однако братья разочаровали ее, поведав, что швейцар не взял у них письмо для барина и прогнал их. а володе даже отвесил подзатыльник. мать перестала расспрашивать и предложила им борща. внезапно, в коридоре раздались шаги и все обернулись на двери, ожидая, кто в нее войдет. это был мерцалов, их отец и муж. жена не стала его расспрашивать, она все поняла по его глазам. он был в отчаянии. этот год в семье мерцаловых был насыщен неприятностями. сначала глава семейства заболел брюшным тифом, на его лечение ушли все деньги. когда же он излечился, оказалось, что его место занято и ему пришлось искать новую работу. семья погрязла в нищете, залог и перезалог вещей, голод, безденежье. а тут еще и дети начали болеть. одна дочка умерла, теперь вторая лежит в жаре без сознания, а матери нужно еще кормить младенца и ходить на другой конец города, где она стирала вещи за деньги. весь сегодняшний день мерцалов ходил по городу и просил деньги у кого только можно. а детей послали с письмом к бывшему работодателю мерцалова. но везде были лишь отказы и отговорки.посидев немного на сундуке, мерцалов решительно поднялся и отправился просить милостыню. незаметно он дошел до сада и присел на садовой скамейке. внезапно, его голову пронзила мысль, и он сунул руку под жилет, где была толстая веревка. он решил уйти из жизни быстро, а не постепенно. ему не хотелось думать о нищете и больной машутке.
тем временем в саду раздался скрип шагов, который выдернул мерцалова из задумчивости. вскоре со скамейкой поравнялся старик и попросил разрешения присесть на скамейку рядом с мерцаловым.
мерцалов отвернулся и отодвинулся на край скамейки. несколько минут они молчали, пока незнакомый старик курил.
старичок начал рассказывать мерцалову о том, что накупил подарочков детям, что вывело из себя мерцалова, и тот накричал на старика и рассказал ему о своем тяжелом положении. но, старик не оскорбился, а сказал, что он врач и попросил мерцалова показать ему больную девочку. вскоре они были уже у мерцалова дома. доктор осмотрел девочку и прописал лекарство. и туж же ушел, родителям руки и пожелав удачи. мерцалов остолбенел, а затем бросился за доктором, чтобы узнать его фамилию. но не догнал и не узнал. вернувшись, мерцалов обнаружил под блюдцем деньги. он отправился в аптеку за лекарствами, которые прописал доктор и там, на рецепте увидел, что чудесный доктор носит фамилию пирогов. а вскоре дела семьи наладились – машутка выздоровела, мерцалов нашел работу и даже гришка нашел неплохое место в банке. вся семья считает, что это все их спасителю – чудесному доктору пирогову.
Мою роковую победу.
Вся дружно и грозно восстала семья,
Когда я сказала: «Я еду!».
Не знаю, как мне удалось устоять,
Чего натерпелась я… Боже!
Была из-под Киева вызвана мать,
И братья приехали тоже:
Отец «образумить» меня приказал.
Они убеждали, просили,
Но волю мою сам господь подкреплял,
Их речи ее не сломили!
<…> «Посмотрим!..». И вдруг распрямился старик,
Глаза его гневом сверкали.
«Одно повторяет твой глупый язык:
Поеду! Сказать не пора ли,
Куда и зачем? Ты подумай сперва!
Не знаешь сама, что болтаешь!
Умеет ли думать твоя голова?
Врагами ты, что ли, считаешь
И мать и отца? Или глупы они…
Что споришь ты с ними, как с ровней?
Поглубже ты в сердце свое загляни,
Вперед посмотри хладнокровней,
Подумай!.. Я завтра увижусь с тобой...».
Ушел он, грозящий и гневный,
А я, чуть жива, пред иконой святой
Упала – в истоме душевной…
«Подумай!..». Я целую ночь не спала,
Молилась и плакала много.
Я божию матерь на звала,
Совета просила у бога,
Я думать училась: отец приказал
Подумать… нелегкое дело!
Давно ли он думал за нас – и решал,
И жизнь наша мирно летела?
Училась я много; на трех языках
Читала. Заметна была я
В парадных гостиных, на светских балах,
Искусно танцуя, играя;
Могла говорить я почти обо всем,
Я музыку знала, я пела,
Я даже отлично скакала верхом,
Но думать совсем не умела.
<…>
Простите, родные! Мне сердце давно
Мое подсказало решенье.
И верю я твердо: от бога оно!
А в вас говорит – сожаленье.
Да, ежели выбор решить я должна
Меж мужем и сыном – не боле,
Иду я туда, где я больше нужна,
Иду я к тому, кто в неволе!
Уже два месяца почти
Бессменно день и ночь в пути.
На диво слаженный возок,
А все конец пути далек!
Княгини спутник так устал,
Что под Иркутском захворал,
Два дня прождав его, она
Помчалась далее одна…
Ее в Иркутске встретил сам
Начальник городской;
Как мощи сух, как палка прям,
Высокий и седой…
КНЯГИНЯ
Нет! я не жалкая раба,
Я женщина, жена!
Пускай горька моя судьба –
Я буду ей верна!
О, если бы он меня забыл
Для женщины другой,
В моей душе достало б сил
Не быть его рабой!
Но знаю: к родине любовь
Соперница моя,
И если б можно было, вновь
Ему простила б я!..
ГУБЕРНАТОР
Как я вас мучил… Боже мой!..
(Из-под руки на ус седой
Скатилася слеза).
Простите! Да, я мучил вас,
Но мучился и сам,
Но строгий я имел приказ
Преграды ставить вам!
И разве их не ставил я?
Я делал все, что мог,
Перед царем душа моя
Чиста, свидетель бог!
Острожным жестким сухарем
И жизнью взаперти,
Позором, ужасом, трудом
Этапного пути
Я вас старался напугать.
Не испугались вы!
И хоть бы мне не удержать
На плечах головы,
Я не могу, я не хочу
Тиранить больше вас…
Я вас в три дня туда домчу…
Эй! Запрягать, сейчас!..
«
Был край, слезам и скорби посвященный,
Восточный край, где розовых зарей
Луч радостный, на небе том рожденный,
Не услаждал страдальческих очей;
Где душен был и воздух вечно ясный,
И узникам кров светлый докучал,
И весь обзор, обширный и прекрасный,
Мучительно на волю вызывал.
Вдруг ангелы с лазури возлетели
С отрадою к страдальцам той страны,
Но прежде свой небесный дух одели
В прозрачные земные пелены.
И вестники благие провиденья
Явилися, как дочери земли,
И узникам, с улыбкой утешенья,
Любовь и мир душевный принесли.
И каждый день садились у ограды,
И сквозь нее небесные уста
По капле им точили мед отрады…
С тех пор лились в темнице дни, лета;
В затворниках печали все уснули,
И лишь они страшились одного,
Чтоб ангелы на небо не вспорхнули,
Не сбросили покрова своего.
25 декабря 1829 г., Чита
Но я минутный гость в дому моих друзей,
А в глубине души моей
Одно живет прекрасное желанье:
Оставить я хочу друзьям воспоминанье,
Залог, что тот же я,
Что вас достоин я, друзья…
Клянуся ангелом, который
Святая, путеводная звезда
Всей вашей жизни: на восток, сюда,
К ней стану обращать трепещущие взоры
Среди житейских и сердечных бурь, –
И прояснится вдруг моя лазурь,
И дивное сойдет мне в перси утешенье,
И силу мне подаст, и гордое терпенье.