Милостивый Государь,
Николай Васильевич!
Я очень виноват перед вами, не уведомляя вас давно о ходе данного мне вами поручения [1]. Главною причиною этого было желание написать вам что-нибудь положительное и верное, хотя бы даже и неприятное. Во всякое другое время ваша рукопись бы без всяких препятствий, особенно тогда, как вы были в Питере. Если бы даже и предположить, что ее не пропустили бы, то все же можно наверное сказать, что только в китайской Москве могли поступить с вами, как поступил г. Снегирев, и что в Петербурге этого не сделал бы даже Петрушка Корсаков, хоть он и моралист, и пиэтист. Но теперь дело кончено, и говорить об этом бесполезно.
Очень жалею, что «Москвитянин» взял у вас все, и что для «Отечественных записок» нет у вас ничего. Я уверен, что это дело судьбы, а не вашей доброй воли или вашего исключительного расположения в пользу «Москвитянина» и в невыгоду «Отечественных записок». Судьба же давно играет странную роль в отношении ко всему, что есть порядочного в русской литературе: она лишает ума Батюшкова, жизни Грибоедова, Пушкина и Лермонтова — и оставляет в добром здоровье Булгарина, Греча и других подобных им негодяев в Петербурге и Москве; она украшает «Москвитянин» вашими сочинениями — и лишает их «Отечественные записки». Я не так самолюбив, чтобы «Отечественные записки» считать чем-то соответствующим таким великим явлениям в русской литературе, как Грибоедов, Пушкин и Лермонтов; но я далек и от ложной скромности — бояться сказать, что «Отечественные записки» теперь единственный журнал на Руси, в котором находит себе место и убежище честное, благородное и — смею думать — умное мнение, и что «Отечественные записки» ни в каком случае не могут быть смешиваемы с холопами знаменитого села Поречья [2]. Но потому-то, видно, им то же счастие: не изменить же для «Отечественных записок» судьбе своей роли в отношении к русской литературе!
С нетерпением жду выхода ваших «Мертвых душ». Я не имею о них никакого понятия, мне не удалось слышать ни одного отрывка, чему я, впрочем, и очень рад: знакомые отрывки ослабляют впечатление целого. Недавно в «Отечественных записках» была обещана статья о «Ревизоре». Думаю по случаю выхода «Мертвых душ» написать несколько статей вообще о ваших сочинениях. С особенною любовию хочется мне поговорить о милых мне «Арабесках», тем более, что я виноват перед ними: во время оно с юношескою запальчивостию изрыгнул я хулу на ваши в «Арабесках» статьи ученого содержания, не понимая, что тем изрыгаю хулу на духа [3]. Они были тогда для меня слишком просты, а потому и неприступно высоки; притом же на мутном дне самолюбия бессознательно шевелилось желание блеснуть и беспристрастием. Вообще, мне страх как хочется написать о ваших сочинениях. Я опрометчив и вдаваться в дикие нелепости; но — слава Богу — я, вместе с этим, одарен и движимостию вперед и собственные промахи и глупости называть настоящим их именем и с такою же откровенностию, как и чужие грехи. И потому надумалось во мне много нового с тех пор, как в 1840 году, в последний раз врал я о ваших повестях и «Ревизоре» [4]. Теперь я понял, почему вы Хлестакова считаете героем вашей комедии, и понял, что он точно герой ее; понял, почему «Старосветских помещиков» считаете вы лучшею повестью своею в «Миргороде»; также понял, почему одни вас превозносят до небес, а другие видят в вас нечто вроде Поль-де-Кока, и почему есть люди, и притом не совсем глупые, которые, зная наизусть ваши сочинения, не могут без ужаса слышать, что вы выше Марлинского и что ваш талант — великий талант. Объяснение всего этого дает мне возможность сказать дело о деле, не бросаясь в отвлеченные и окольные рассуждения; а умеренный тон (признак, что предмет понят ближе к истине) дает многим возможность сознательно полюбить ваши сочинения. Конечно, критика не сделает дурака умным, а толпу мыслящею; но она у одних может просветлить сознанием безотчетное чувство, а у других — возбудить мыслию спящий инстинкт. Но величайшею наградою за труд для меня может быть только ваше внимание и ваше доброе, приветливое слово. Я не заношусь слишком высоко, но — признаюсь — и не думаю о себе слишком мало; я слышал похвалы себе от умных людей и — что еще лестнее — имел счастие приобрести себе ожесточенных врагов: и все-таки больше всего этого меня радуют доселе и всегда будут радовать, как лучшее мое достояние, несколько приветливых слов, сказанных обо мне Пушкиным и, к счастию, дошедших до меня из верных источников. И я чувствую, что это не мелкое самолюбие с моей стороны, а то, что я понимаю, что такое человек, как Пушкин, и что такое одобрение со стороны такого человека, как Пушкин [5]. После этого вы поймете, почему для меня так дорог ваш человеческий, приветливый отзыв...
Дай вам Бог здоровья, душевных сил и душевной ясности
Виссарион Белинский
это пись Белинского Гоголю о печати 1 тома "Мёртвые души"
1.Носов появился на свет в многодетной семье, главой которой был потомственный кузнец, работавший слесарем на заводе.
2.В раннем детстве Носову часто приходилось охотиться, рыбачить и собирать травы, которые можно было продать, чтобы отцу прокормить семью.
3.Когда Евгению Носову было 16 лет, Курск, где он жил вместе с семьей, оккупировали немецкие войска. После восьми лет обучения в школе он ушел на фронт и стал наводчиком орудия.
4.День Победы Носов встречал в госпитале, так как получил тяжелые ранения в боях под Кёнигсбергом за несколько месяцев до окончания войны – будущему писателю разворотило плечо и лопатку.
5.Среднюю школу Носов окончил только после возвращения с фронта.
«Осенний вечер» представляет собой развернутую метафору: поэт ощущает «кроткую улыбку увяданья» осенней природы, сравнивая ее с«божественной стыдливостью страданья» в человеке как прообразом нравственности.
Стихотворение написано пятистопным ямбом, использована перекрестная рифмовка. Краткое, двенадцатистрочное стихотворение – одно сложноподчиненное предложение, читающееся на одном дыхании. Словосочетание «кроткая улыбка увяданья» объединяет все детали, создающие образ увядающей природы.
Природа в стихотворении изменчива и многолика, насыщена красками и звуками. Поэт сумел передать неуловимое очарование осенних сумерек, когда вечернее солнце изменяет лик земли, делая краски насыщенней и ярче. Яркость красок (лазурь, багряные листья, блеск, пестрота дерев) слегка приглушается создающими полупрозрачную дымку эпитетами – туманная, легкая.
Для изображения картины осенней природы Тютчев использует прием синтаксического сгущения, соединяя воедино различные средства художественной выразительности: градацию («ущерб», «изнеможенье»), олицетворение («томный шепот» листьев), метафоры («зловещий блеск»,«Улыбка увяданья»), эпитеты (умильная, кроткая, стыдливая, туманная).
«Осенний вечер» насыщен разнообразными по структуре и значению эпитетами – синтетическими («зловещий блеск и пестрота дерев»), цветовыми («багряных листьев»), сложными («грустно-сиротеющей»). Контрастные эпитеты – «умильная, таинственная прелесть» и«зловещий блеск», «туманная и тихая лазурь» и«порывистый, холодный ветр» - очень выразительно передают переходное состояние природы: прощание с осенью и предчувствие зимы.
Состояние природы и чувства лирического героя выразить используемая Тютчевымаллитерация, при которой создается эффект падающих листьев («Багряных листьев томный шепот»), свежее дыхание ветра («И, как предчувствие сходящих бурь//Порывистый, холодный ветр»).
Для поэта характерно пантеистическое осмысление пейзажа. Природа у Тютчева очеловечена: подобно живому существу она дышит, чувствует, испытывает радость и грусть. Тютчев воспринимает осень как кроткое страдание, болезненную улыбку природы.
Поэт не отделяет мир природы от мира человека. Параллель между двумя этими образами создается с олицетворения и составного эпитета «грустно-сиротеющая», акцентирующего тему прощания. Легкая грусть, навеянная предчувствием скорой зимы, смешивается в стихотворении с радостным чувством – ведь природа циклична, и вслед за грядущей зимой окружающий мир вновь возродится, запестрев сочными весенними красками.
В мгновенное впечатление от осеннего вечера Тютчев вместил свои мысли и чувства, всю бесконечность собственной жизни. Тютчев сравнивает осень с духовной зрелостью, когда человек обретает мудрость – мудрость проживать и ценить каждое мгновение жизни.