ЭТО С ИНТЕРНЕТА Знаете, кем я теперь стал?.. Лектором... Буду теперь повсюду читать лекции о вреде алкоголизма и борьбы с ним. Самая авторитетная комиссия меня только что аттестовала.
Буквально час назад. И всем понравилось, что сам я непьющий. Вообще. Никогда. Даже по праздникам.
— Именно в таком лекторе, — сказал председатель аттестационной комиссии, — общество «Знание» как раз и нуждается. Поздравляю вас, Бибочкин. Желаю вам больших дел на этом поприще. Всего доброго.
Радостный такой возвращаюсь домой и все об этом думаю, думаю.
Вхожу в метро, спускаюсь вниз и тут вижу, что какому-то человеку плохо стало. Ну я, естественно, как и положено в таких случаях, к нему бросаюсь. Подхватил и заботливо припер к стенке.
— Плохо, — говорит, — очень п...пло-хо. Давай сбро-симся...
— Что, что?!
Я отшатнулся, и человек, потеряв опору, повалился на пол.
«Ну и ну, — думаю. — Надо было сразу обнюхать, и дело с концом».
Недовольный, повернулся, чтобы уйти, и тут замечаю, что к нам милиционер несется.
— Ага, хорошо, — говорит, — очень хорошо. Нам как раз до плана пустяка не хватает.
Охотно поддерживаю милиционера.
— Что правильно, то — правильно. Заберите этого свинтуса.
Хотел было уйти, но блюститель порядка загородил мне путь.
— Куда это вы?
— Как, — говорю, — куда?.. Домой. А в чем собственно дело?
— Ах, домой! Здорово!.. Вы значит домой, а ваш товарищ пусть здесь валяется? Да?.. Ну уж нет! Вместе гуляли, вместе и отвечать придется. Ведь вы прекрасно знаете, что в нетрезвом виде вход в метро запрещен. А вы все же
Моему удивлению не было границ.
— Да вы что, — говорю, — товарищ милиционер! Я же действительно его в первый раз вижу.
Милиционер едко хмыкнул.
— Знаете, — говорит, — я этих сказок здесь столько наслушался, что вам за всю жизнь не приснится. Все одну и ту же песню поют. Так что, давайте лучше по-хорошему.
От этих слов у меня аж дух захватило.
— Да вы, — говорю, — думаете или просто так. Повторяю — я полагал, что этому гражданину плохо, вот потому и подошел к нему. Поняли?
Милиционер
— Ну, кого, — говорит, — вы обмануть хотите. Да от вас так разит, что впору мне закусывать.
— От меня разит?!.. Это уже, знаете!.. Это от него разит. Вы только принюхайтесь.
Но милиционер принюхиваться не захотел, а взял меня под локоток.
— В последний раз спрашиваю — пойдете со мной или не пойдете?
Я готов был рвать на себе волосы, но вряд ли этим доказал что. Лучше всего подчиниться.
Злясь, я двинулся за блюстителем порядка, но тут встретился с его взглядом.
— А кто, — говорит, — вашего дружка забирать будет? Пушкин, что ли?
— Ну не я же!
— Нет вы... И вообще, гражданин, я чувствую — вы сегодня приключений ищете.
Скрипя зубами, склоняюсь над пьяницей.
— Дай-ка, — говорю, — руку, черт страшный. Человек перестал храпеть и дико, словно из зарослей, глянул на меня из-под бровей.
— А-а, — говорит, — к...кореш... Друг с...ситный... П...поеха-ли ко мне... Соседа п...по-гоняем...
Затем сел и неожиданно поцеловал меня в губы. И тут послышался радостный вскрик милиционера.
— Значит, все же кореш!.. Друг ситный!.. Ну-ну!.. А я про что?.. Живо поднимайтесь и нечего мне тут вкручивать.
С омерзением на лице я ухватил человека под мышки и рванул с пола.
— А, ну, — говорю, — давай, поднимайся, поднимайся! Фу, до чего ж противный! Терпеть не могу таких.
Но человек уже храпел. В таком виде я и потащил его.
Однако милиционер опять был чем-то недоволен.
— Да не волочите, — говорит, — вы его так. Не волочите. Оборвется — нос расшибет. Лучше на спину взвалите.
Пришлось и здесь подчиниться. Ну ничего, наверху разберемся. Поговорю с начальством.
А пока присел, коромыслом закинул пьяницу к себе на плечи и, шатаясь, двинулся за блюстителем порядка.
Только встал на эскалатор и тут вижу... Да чтоб мне провалиться на этом месте! Прямо навстречу вся аттестационная комиссия спускается. Та самая, что час назад меня слушала.
Я было нахлобучил шляпу, но меня уже заметили. И так напряженно уставились, что все стало ясно — отныне мне никогда уже не быть лектором
Написано в 1833 г. Поэма представляет собою одно из самых глубоких, смелых и совершенных в художественном отношении произведений Пушкина. Поэт в нем с небывалой силой и смелостью показывает исторически закономерные противоречия жизни во всей их наготе, не стараясь искусственно сводить концы с концами там, где они не сходятся в самой действительности. В поэме в обобщенной образной форме противопоставлены две силы — государство, олицетворенное в Петре I (а затем в символическом образе ожившего памятника, «Медного всадника»), и человек в его личных, частных 518 интересах и переживаниях. Говоря о Петре I, Пушкин вдохновенными стихами прославлял его «великие думы», его творенье — «град Петров», новую столицу, выстроенную в устье Невы, «под мором», на «мшистых, топких берегах», из соображений военно-стратегических, экономических и для установления культурной связи с Европой. Поэт без всяких оговорок восхваляет великое государственное дело Петра, созданный им прекрасный город — «полнощных стран красу и диво». Но эти государственные соображения Петра оказываются причиной гибели ни в чем не повинного Евгения, простого, обыкновенного человека. Он не герой, но он умеет и хочет трудиться («...Я молод и здоров, // Трудиться день и ночь готов»). Он смел во время наводнения; «он страшился, бедный, не за себя. // Он не слыхал, как подымался жадный вал, // Ему подошвы подмывая», он «дерзко» плывет по «едва смирившейся» Неве, чтобы узнать о судьбе своей невесты. Несмотря на бедность, Евгению дороже всего «независимость и честь». Он мечтает о простом человеческом счастье: жениться на любимой девушке и скромно жить своим трудом. Наводнение, показанное в поэме как бунт покоренной, завоеванной стихии против Петра, — губит его жизнь: Параша погибает, а он сходит с ума. Петр I, в своих великих государственных заботах, не думал о беззащитных маленьких людях, принужденных жить под угрозой гибели от наводнений. Трагическая судьба Евгения и глубокое горестное сочувствие ей поэта выражены в «Медном всаднике» с громадной силой и поэтичностью. А в сцене столкновения безумного Евгения с «Медным всадником», его пламенного, мрачного протеста» влобной угрозы «чудотворному строителю» от лица жертв этого строительства, — язык поэта становится таким же высокопатетическим, как в торжественном вступлении к поэме. Заканчивается «Медный всадник» скупым, сдержанным, нарочито прозаическим сообщением о гибели Евгения: ...Наводненье Туда, играя, занесло Домишко ветхий... . . . . . . . . . . . . . . . . . . Его весною Свезли на барке. Был он пуст И весь разрушен. У порога Нашли безумца моего, И тут же хладный труп его Похоронили ради бога.
Циклоп это огромный великан с одним глазом, зовут его Полифейм. У Гомера традиционный характер носят и постоянные эпитеты, прилагаемы либо к целой группе людей, либо к определенным богам и героям: все вожди - "божественные", "вскормленные богами", троянские женщины - "волочащие одежды"; Зевс - "молниевержец", "тучегонитель", Гера - "волоокая", Аполлон - "сребролукий", "далекоразумный"; Агамемнон - "пастырь народов", Одиссей - "многохитрый", "многоумный", Ахилл - "быстроногий", Гектор "шлемоблещущий". Особенно разнообразны и многочисленны украшающие эпитеты, которыми наделяется море: тёмно-синее, черное, темно-красное (по цвету морских волн в разное время дня и ночи), широкое, безграничное, многошумное, рыбообильное, многомедное (т. е. носящее на себе корабли с вооруженными воинами) и т. д. всего в поэмах насчитывается 46 эпитетов моря. Украшающие эпитеты тесно прикреплены к определенному предмету и не зависят от ситуации, в которой этот предмет появляется. Так, естественно, что Ахилл назван "быстроногим", когда он стремительно мчится по полю битвы; но эпитет "быстроногий" прилагается к нему и в первой книге "Илиады", когда Ахилл выступает в народном собрании. Впрочем, постоянные эпитеты никогда не противоречат установившийся характеристике персонажа. Иначе - в "Одиссее", где эпитеты нередко сохраняются как традиционный приём, хотя они и противоречат истинным свойствам человека: женихи Пенелопы, несмотря на их бесчинства, все ещё "мужественные" и "отважные". Эгисф, соблазнивший жену Агамемнона и убивший его самого при возращении, назван "безупречным", ибо таков обычный эпитете "царей". одним из обычных эпических приемов Гомера является многократное повторение целых стихов или их частей (например, в "Одиссее": "Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос", рассчитанное на создание впечатления медлительности, важности, спокойствия и вечной повторяемости жизни.
Знаете, кем я теперь стал?.. Лектором... Буду теперь повсюду читать лекции о вреде алкоголизма и борьбы с ним. Самая авторитетная комиссия меня только что аттестовала.
Буквально час назад. И всем понравилось, что сам я непьющий. Вообще. Никогда. Даже по праздникам.
— Именно в таком лекторе, — сказал председатель аттестационной комиссии, — общество «Знание» как раз и нуждается. Поздравляю вас, Бибочкин. Желаю вам больших дел на этом поприще. Всего доброго.
Радостный такой возвращаюсь домой и все об этом думаю, думаю.
Вхожу в метро, спускаюсь вниз и тут вижу, что какому-то человеку плохо стало. Ну я, естественно, как и положено в таких случаях, к нему бросаюсь. Подхватил и заботливо припер к стенке.
— Подождите, — говорю, — сейчас, сейчас. Сейчас врача вызовем... Вам плохо, да?
Человек с трудом открыл глаза.
— Плохо, — говорит, — очень п...пло-хо. Давай сбро-симся...
— Что, что?!
Я отшатнулся, и человек, потеряв опору, повалился на пол.
«Ну и ну, — думаю. — Надо было сразу обнюхать, и дело с концом».
Недовольный, повернулся, чтобы уйти, и тут замечаю, что к нам милиционер несется.
— Ага, хорошо, — говорит, — очень хорошо. Нам как раз до плана пустяка не хватает.
Охотно поддерживаю милиционера.
— Что правильно, то — правильно. Заберите этого свинтуса.
Хотел было уйти, но блюститель порядка загородил мне путь.
— Куда это вы?
— Как, — говорю, — куда?.. Домой. А в чем собственно дело?
— Ах, домой! Здорово!.. Вы значит домой, а ваш товарищ пусть здесь валяется? Да?.. Ну уж нет! Вместе гуляли, вместе и отвечать придется. Ведь вы прекрасно знаете, что в нетрезвом виде вход в метро запрещен. А вы все же
Моему удивлению не было границ.
— Да вы что, — говорю, — товарищ милиционер! Я же действительно его в первый раз вижу.
Милиционер едко хмыкнул.
— Знаете, — говорит, — я этих сказок здесь столько наслушался, что вам за всю жизнь не приснится. Все одну и ту же песню поют. Так что, давайте лучше по-хорошему.
От этих слов у меня аж дух захватило.
— Да вы, — говорю, — думаете или просто так. Повторяю — я полагал, что этому гражданину плохо, вот потому и подошел к нему. Поняли?
Милиционер
— Ну, кого, — говорит, — вы обмануть хотите. Да от вас так разит, что впору мне закусывать.
— От меня разит?!.. Это уже, знаете!.. Это от него разит. Вы только принюхайтесь.
Но милиционер принюхиваться не захотел, а взял меня под локоток.
— В последний раз спрашиваю — пойдете со мной или не пойдете?
Я готов был рвать на себе волосы, но вряд ли этим доказал что. Лучше всего подчиниться.
Злясь, я двинулся за блюстителем порядка, но тут встретился с его взглядом.
— А кто, — говорит, — вашего дружка забирать будет? Пушкин, что ли?
— Ну не я же!
— Нет вы... И вообще, гражданин, я чувствую — вы сегодня приключений ищете.
Скрипя зубами, склоняюсь над пьяницей.
— Дай-ка, — говорю, — руку, черт страшный. Человек перестал храпеть и дико, словно из зарослей, глянул на меня из-под бровей.
— А-а, — говорит, — к...кореш... Друг с...ситный... П...поеха-ли ко мне... Соседа п...по-гоняем...
Затем сел и неожиданно поцеловал меня в губы. И тут послышался радостный вскрик милиционера.
— Значит, все же кореш!.. Друг ситный!.. Ну-ну!.. А я про что?.. Живо поднимайтесь и нечего мне тут вкручивать.
С омерзением на лице я ухватил человека под мышки и рванул с пола.
— А, ну, — говорю, — давай, поднимайся, поднимайся! Фу, до чего ж противный! Терпеть не могу таких.
Но человек уже храпел. В таком виде я и потащил его.
Однако милиционер опять был чем-то недоволен.
— Да не волочите, — говорит, — вы его так. Не волочите. Оборвется — нос расшибет. Лучше на спину взвалите.
Пришлось и здесь подчиниться. Ну ничего, наверху разберемся. Поговорю с начальством.
А пока присел, коромыслом закинул пьяницу к себе на плечи и, шатаясь, двинулся за блюстителем порядка.
Только встал на эскалатор и тут вижу... Да чтоб мне провалиться на этом месте! Прямо навстречу вся аттестационная комиссия спускается. Та самая, что час назад меня слушала.
Я было нахлобучил шляпу, но меня уже заметили. И так напряженно уставились, что все стало ясно — отныне мне никогда уже не быть лектором