Осип был весьма трусоват, чем и славился, но также ходил с высоко поднятой головой и любил декламировать стихи — по большей части чужие. Его я прозвал Гордая лама, и под этим прозвищем он так и остался.
(Ок. 1906)
Д. Рубакин (99, 13)*
Сопровождая свою мать — толстую немолодую еврейку, там был мальчик с темными, сдвинутыми на переносицу глазами, с надменно откинутой головой, в черной курточке частной гимназии — вроде Поливановской — кажется Тенишевской[1].
(1909)
М. Волошин (19, 98)
Через минуту появилась дама, немолодая, довольно полная, бледное взволнованное лицо. Ее сопровождал невзрачный юноша лет семнадцати, — видимо, конфузился и льнул к ней вплотную, как маленький, чуть не держался «за ручку»[2]. Голова у юноши крупная, откинутая назад, на очень тонкой шее; мелко-мелко вьются пушистые рыжеватые волосы. В остром лице, во всей фигуре и подпрыгивающей походке что-то птичье...
Объяснение:
Осип был весьма трусоват, чем и славился, но также ходил с высоко поднятой головой и любил декламировать стихи — по большей части чужие. Его я прозвал Гордая лама, и под этим прозвищем он так и остался.Сопровождая свою мать — толстую немолодую еврейку, там был мальчик с темными, сдвинутыми на переносицу глазами, с надменно откинутой головой, в черной курточке частной гимназии — вроде Поливановской — кажется Тенишевской.Через минуту появилась дама, немолодая, довольно полная, бледное взволнованное лицо. Ее сопровождал невзрачный юноша лет семнадцати, — видимо, конфузился и льнул к ней вплотную, как маленький, чуть не держался «за ручку». Голова у юноши крупная, откинутая назад, на очень тонкой шее; мелко-мелко вьются пушистые рыжеватые волосы. В остром лице, во всей фигуре и подпрыгивающей походке что-то птичье...